Юрген Вольф - Литературный мастер-класс

Как часто бывает и в кино, с общего плана Льюис переходит на средний:

Через бетонный мост промчался лимузин — длинный, блестящий, с бесшумным мотором. Его владельцы, веселые, разодетые, возвращались с ночной репетиции «Интимного театра», где любовь к искусству подогревалась немалой толикой шампанского.

Затем следуют крупные планы, где уже больше деталей:

В одном из небоскребов приняли последние телеграммы агентства Ассошиэйтед Пресс. Телеграфисты устало сдвинули со лба целлулоидные козырьки — всю ночь шел разговор с Парижем и Пекином. По зданию расползлись сонные уборщицы, шлепая старыми туфлями.

Обрисовав место, Льюис переходит к повествованию о жизни своего главного героя, Джорджа Бэббита, попутно поясняя, когда происходит действие:

Звали его Джордж Ф. Бэббит. В апреле этого, тысяча девятьсот двадцатого года ему было уже сорок шесть лет.

В классической литературе нередко книги начинаются с длинного описания города или сельской местности, где разворачивается история, а затем автор дает долгую историю главного героя, порой уходящую на несколько поколений вглубь… А сюжет меж тем еще и не начинается. У современных читателей обычно ни на что подобное просто не хватает терпения; поэтому приходится сочетать описание места действия с описанием персонажей.

Габриэль Гарсиа Маркес добивается этого в начале романа «Любовь во время холеры». Заметьте, как подробности в описании места действия помогают вам обрисовать его себе и при этом многое говорят о персонаже, которого доктор Хувеналь Урбино обнаруживает мертвым:

Так было всегда: запах горького миндаля наводил на мысль о несчастной любви. Доктор Урбино почувствовал его сразу, едва вошел в дом, еще тонувший во мраке, куда его срочно вызвали по неотложному делу, которое для него уже много лет назад перестало быть неотложным. Беженец с Антильских островов Херемия де Сент-Амур, инвалид войны, детский фотограф и самый покладистый партнер доктора по шахматам, покончил с бурею жизненных воспоминаний при помощи паров цианида золота.

Труп, прикрытый одеялом, лежал на походной раскладной кровати, где Херемия де Сент-Амур всегда спал, а рядом, на табурете, стояла кювета, в которой он выпарил яд. На полу, привязанное к ножке кровати, распростерлось тело огромного дога, черного, с белой грудью; рядом валялись костыли. В открытое окно душной, заставленной комнаты, служившей одновременно спальней и лабораторией, начинал сочиться слабый свет, однако и его было довольно, чтобы признать полномочия смерти. Остальные окна, как и все щели в комнате, были заткнуты тряпками или закрыты черным картоном, отчего присутствие смерти ощущалось еще тягостнее. Столик, заставленный флаконами и пузырьками без этикеток, две кюветы из оловянного сплава под обычным фонарем, прикрытым красной бумагой. Третья кювета, с фиксажем, стояла около трупа. Куда ни глянь — старые газеты и журналы, стопки стеклянных негативов, поломанная мебель, однако чья-то прилежная рука охраняла все это от пыли.

Заметьте, что в приведенном выше отрывке мы получаем информацию, направленную на восприятие различными органами чувств: от запаха горького миндаля до паров цианида. Мы в подробностях видим комнату и ощущаем тягостную, удушливую атмосферу. Звуков нет, да и какие звуки могут быть в этой тесной комнатушке, занимаемой мертвецом?

Если это уместно, дайте читателям возможность ощутить обстановку с помощью зрения, слуха, осязания (например, гнетущее воздействие комнаты или текстура одежды) и обоняния. Иногда удачно вписывается и вкус.

В некоторых произведениях место действия оказывает сильное влия­ние на мысли и поступки главного героя или других персонажей. Следующий пример — из романа Пруста «По направлению к Свану». После длинного пассажа с рассказом о муках бессонницы рассказчик описывает свою спальню. Заметьте, как она становится чуть ли не полноценным персонажем, антагонистом главного героя:

В Комбре, в сумерки, до того момента, когда мне надо было ложиться, моя спальня, где я томился без сна, вдали от матери и от бабушки, превращалась для меня в тягостное средоточие тревог. Так как вид у меня по вечерам бывал несчастный, кто-то придумал для меня развлечение: перед ужином к моей лампе прикрепляли волшебный фонарь, и, подобно первым зодчим и художникам по стеклу готической эпохи, фонарь преображал непроницаемые стены в призрачные переливы света, в сверхъестественные разноцветные видения, в ожившие легенды, написанные на мигающем, изменчивом стекле. Но мне становилось от этого только грустнее, потому что даже перемена освещения разрушала мою привычку к комнате — привычку, благодаря которой, если не считать муки лежанья в постели, мне было здесь сносно. Сейчас я не узнавал свою комнату и чувствовал себя неуютно, как в номере гостиницы или в «шале», куда бы я попал впервые прямо с поезда.

И снова мне приходится признать, что литературные вкусы изменились. Лет двести назад романисты обычно весьма подробно описывали место действия; сейчас же в ходу краткость. Во многом это связано с тем, что современные читатели уже знают, как примерно выглядят те или иные места, даже если они там ни разу не были, потому что смотрят телевизор и ходят в кино. Например, вы, может быть, никогда не присутствовали на судебном заседании, но вы наверняка знаете, как выглядит зал суда. Таким образом, желательно найти такие подробности и аспекты места действия, которые не были бы известны всем и каждому. Важно только не заходить в этом слишком далеко. Сол Стейн так говорит об этом в своей книге «Стейн о писательстве»:

Вы рассказчик, а не дизайнер интерьеров.

Проще всего в этом случае сценаристам. Если они хотят поместить действие в обычный зал суда, им достаточно просто написать: «ЗАЛ СУДА — ДЕНЬ» и продолжать описывать сцену. Но даже в сценарии стоит подумать, не может ли место действия что-то сказать о герое или об общем настроении. Если, например, действие происходит в гостиной дома главного героя, то описание обстановки, величины комнаты, всегда задернутых или поднятых штор поможет сформировать определенное мнение об обитателе этого помещения без единого слова.

Описания, используемые драматургами, по объему представляют собой нечто среднее между описаниями в художественной прозе и сценариях. Обычно их значение просто функциональное: они обрисовывают входы и выходы героев на сцену и с нее, но порой могут давать дополнительные ключи к теме пьесы или ее настроению. Вот, например, описание Джоном Бойнтоном Пристли обстановки дома Берлингов в пьесе «Инспектор пришел»: