Юрген Вольф - Литературный мастер-класс

У некоторых писателей в одной и той же книге фигурируют несколько героев, рассказывающих историю от первого лица с разных точек зрения. Современный пример — книга Кэтрин Стокетт «Прислуга», в которой рассказчицы — это две чернокожие служанки Эйбилин и Мини, а также мисс Скитер, молодая дочь белых хозяев дома. Первые две главы написаны от лица Эйбилин, две следующие — от лица Минни, а затем в двух главах повествовательницей становится мисс Скитер. После этого первое лицо меняется менее предсказуемым образом. О перемене говорит то, что глава называется именем рассказчицы.

Порой писатели используют прием под названием «ненадежный рассказчик». Это повествователь, который по определенным причинам описывает события либо неточно, либо просто неверно, а может быть, просто не знает полного или подлинного сюжета. Читатель в этом случае может получить дополнительное удовольствие, пытаясь догадаться, насколько реальные события отличаются от того, что было ему рассказано.

Один из примеров «ненадежного рассказчика» — это Вождь Бромден из «Пролетая над гнездом кукушки»: его психическое заболевание приводит к тому, что некоторые события, о которых он рассказывает, явно фантастичны. В фильме «Расемон» несколько рассказчиков излагают собственные версии одного и того же события. В фильме «Подозрительные лица» повествователь лжет, чтобы защитить себя от полиции, и одновременно обманывает зрителей до самых последних кадров.

В некоторых случаях правда всплывает в конце, в других же читатель или зритель вправе сам решать, какая версия происходящего истинна и существует ли такая версия вообще.

В повествовании от второго лица рассказчик либо постоянно обращается к кому-то «ты» или «вы», либо характеризует себя как «ты». Один из ранних примеров — рассказ Натаниэля Готорна «Преследуемый разум» из сборника «Дважды рассказанные истории»:

Отчаянным усилием ты встаешь, пробуждаясь от своего рода сна наяву, и бешеным взглядом обводишь пространство вокруг кровати, как будто демоны существуют не в твоем преследуемом разуме. В то же время сонно тлеющие в очаге угли бледным сиянием освещают всю комнату, вызывая слабое мерцание у двери спальни, хотя и не могут полностью проникнуть в ее сумрак. Твой взгляд ищет хоть что-то, что могло бы напомнить тебе о реальном мире. С невероятной тщательностью ты замечаешь стол у камина, книгу, заложенную ножом с рукоятью из слоновой кости, нераспечатанное письмо, шляпу и упавшую перчатку. Вскоре свет пламени исчезает, и больше ничего не видно, но мысленным взором ты еще помнишь картину, реальность которой поглотила темнота.

Еще один пример — книга Джея Макинерни «Яркие огни, большой город»:

Ты не из тех парней, которые могли бы оказаться в подобном месте в это утреннее время. Но ты здесь, и ты не мог бы сказать, что это место тебе совершенно не знакомо, хотя детали расплывчаты. Ты в ночном клубе и разговариваешь с девушкой с обритой наголо головой.

При таком подходе читатель может примерить на себя действия персонажа, как если бы он сам был повествователем. Многих, однако, повествование от второго лица в конце концов утомляет, они сопротивляются тому, что им постоянно рассказывают, что с ними происходит; им вполне достаточно прочитать, как кто-то разговаривает с девушкой с обритой наголо головой, но они совершенно уверены, что сами занимаются совершенно не этим.

Обычно повествование от второго лица строится в настоящем времени: например, «ты идешь», а не «ты шел».

Чаще всего используется повествование от третьего лица, причем описание действий героев ведется в прошедшем времени. Рассказчик истории не определен, но в «ограниченной» версии он знает чувства и мысли только одного героя. Действия других героев, конечно, описываются, но залезть к ним в голову нельзя.

Вот отрывок из «Дня саранчи» — критического взгляда Натанаэла Уэста на Голливуд; это пример точки зрения ограниченного третьего лица:

Она пригласила Тода к себе, покурить. Она села на кровать, и он сел рядом. На Фей была пижама, а поверх белый мохнатый халат, который ей очень шел.

Он хотел вымолить у нее поцелуй, но боялся — не того, что она откажет, а того, что постарается сделать его бессмысленным.

Уэст сообщает нам о чувствах главного героя, Тода, но не героини.

Читатель получает представление о герое, к чьим мыслям имеет доступ, — не такое полное, как при повествовании от первого лица, однако в этом свои преимущества: писатель имеет возможность передать то, чего не знал или не чувствовал бы рассказчик, если бы повествование велось от первого лица.

Иногда автор пользуется разными точками зрения, ведя рассказ от третьего лица и перемещая фокус с одного персонажа на другого от главы к главе или даже от сцены к сцене.

Патрисия Хайсмит говорила:

Я предпочитаю использовать в романе две точки зрения, но не всегда имею такую возможность… Если использовать две точки зрения, как, например, в «Незнакомцах в поезде», где два главных героя — настолько разные молодые люди, или в «Бестолочи», где Уолтер и Киммел тоже очень сильно друг от друга отличаются, — то это может придать повествованию разнообразие темпа и настроения.

Повествование от ограниченного третьего лица у писателей популярнее всего. Порой оно сочетается и с рассказами от первого лица. Например, если вы пишете роман о похищении ребенка, вы можете включить главу, написанную от первого лица — от лица матери жертвы, вставив ее в обычное повествование от третьего лица о действиях похитителей.

Что касается кино, то фильм будет разрабатывать тему только одного или ограниченного количества персонажей. Например, сюжет похищения может быть изложен с точки зрения родителей ребенка, самой жертвы и руководителя полицейского расследования, но не с точки зрения похитителя (хотя, разумеется, мы будем видеть похитителя каждый раз, когда он будет оказываться в одной сцене с перечисленными персонажами).

В романах, написанных с точки зрения всеведущего третьего лица (назовем эту разновидность так), повествователь может рассказывать о том, что происходит в голове у нескольких героев в одной и той же сцене или главе. Хоть это и дает автору возможность представить больше информации, но при этом мешает установить контакт с читателем, а порой даже приводит к путанице. Однако именно такой подход реализован во многих величайших литературных произведениях.

Мастером переключения точек зрения был Лев Толстой. Урсула Ле Гуин так говорила о «Войне и мире»: