Анатолий Котов - Статьи о русских писателях

Уже в отборе отдельных выражений и бытовых деталей видна не столько этнографическая любознательность, сколько устремленность художника запомнить для себя наиболее характерные признаки действительности, так, чтобы со временем по ним можно было восстановить необходимые для творческой работы обстоятельства и воссоздать образ, черты которого нередко были заключены для Короленко в одном таком выражении. Вот некоторые из отрывочных фраз, записанных писателем по пути из якутской ссылки:

«Я бросил судьбу свою в море».

«Тонки да долги версты у нас».

«Остался, собственно, по случая писаря».

«Я вижу, ямщику верь только до порога».

«Ну, со временем, я так думаю, от женщины и зло и добро происходит».

«Хоть худенький — худой бог, ну все же делам те правит».

Нетрудно понять, что для Короленко эти фразы были не только любопытными выражениями, но и в каждом отдельном случае содержательными намеками на определенные обстоятельства, нужные писателю для создания образа. Выражение о «худеньком боге» позднее определило собой образ Микеши в «Государевых ямщиках». По поводу этого выражения, почти через двадцать лет после занесения его в записную книжку, Короленко, боясь, что цензура не пропустит упоминания о «худеньком боге», специально писал Михайловскому: «Есть у меня в главе «Микеша» одно местечко о «худеньком боге». Было бы очень жаль, если бы цензор по недоразумению выкинул. Очерк сильно побледнеет. Да и причин для этого, думаю, нет. Ведь есть же и прямые язычники. Почему же не быть человеку, который верит в худенького бога» [1] В. Г. Короленко. Письма. М., 1922, с. 71. .

«Натуральный материал» записных книжек писателя с особенной точностью воспроизводит своеобразие языка и выразительность говорившего. Очевидно, какому социальному типу должна принадлежать, например, такая реплика: «Ах милые мои, родимые! Анделы вы мои любезные. Простите вы меня! Ах!.. Как бы мне вас, милые мои, не обидеть! А обижу, простите Христа ради». Так и чувствуется здесь разбитной, легкий на язык мещанин, который знает, что ему простится, как бы ни были обижены «анделы мои любезные», которых он, по собственному убеждению, кое в чем превосходит. Часто такие записи бывают чрезвычайно кратки, и тем не менее очевидно, что они содержат в себе значительную и характерную черту интересующей писателя действительности. Характерна такая запись, сделанная на пути из Якутской области и, как все сибирские заметки, отличающаяся особенной краткостью:

«Шум, споры.

— Отчего у вас такие споры? Неужто между собой не можете разобраться?

— Такая наша обязанность, ямщицкая.

— Ничего не поделаешь».

Опять–таки этот отрывочный разговор указывает на определенные обстоятельства, в связи с которыми он только и может быть с особой выразительностью воспроизведен.

Позднее Короленко расширял подобные записи, полнее и ощутимей намечая черты говорившего и сразу устанавливая последовательность и темп диалога. Вот запись 1889 года, полностью (несколько в исправленном виде) вошедшая в рассказ «Река играет».

«— Беда моя. Голову всеё разломило.

— Отчего? — От Тюлина несло довольно явственно водкой.

— Отчего? Кабы выпил — ну! А то не пил.

Он подумал.

— Давно не пью я… Положим, вчера выпил.

Опять подумал.

— Кабы много. Положим, довольно я выпил вчера. Так ведь сегодня не пил.

— Видно, с похмелья.

Он серьезно посмотрел на меня. Мысль показалась ему вероятной.

— Разве либо от этого, ноньче немного же выпил.

Пока таким образом Тюлин медленным, но тем не менее верным путем приближался к истине, — на том берегу между кустов замелькала по дороге над речкой телега».

Основные черты Тюлина, блестяще воспроизведенные в известном рассказе, уловлены уже в приведенных и продолжающихся далее записях «с натуры». Короленко из великого множества изученных им за время его скитаний по Поволжью людей отобрал этот богатый и знаменательный для тогдашней действительности тип и образом его, по выражению М. Горького, сказал «огромную правду».

Близки к таким записям и рассказы, занесенные писателем в записную книжку с чьих-либо слов. Как и всюду, Короленко сохраняет в таких случаях выразительность языка рассказчика, стараясь передать рассказ таким, как он его слышал сам. Сказочный сюжет, записанный Короленко на ветлужском пароходе, начинается так: «Жили–были старик со старухой, да и то же самое, как мы грешные, дожились до того же. Потому, видишь ты — старичок охотничек был, а у охотничков, знаешь сам, — что у киловязов, да у коновалов — поись нечего». Иным языком записан рассказ Петра Михайлова, бывшего солдата, с которым встречался Короленко в Румынии; уже начало этого рассказа прекрасно передает своеобразную выразительность речи этого бывалого, прошедшего «сквозь огонь и воду» человека: «Миколаевский был, у Севастополь ходил. Трудно было, ах трудно было под Севастополем. Много народу погибло. Товарища моего из одной деревни убили. Его вбили, а говорит: —• Слушай, Петр Михайлов, вбили меня. А у меня деньги. Так пропадуть деньги дарма. Бери из штанов себе 400 рублей, все бери. Вбили меня. — А я говорю: не возьму. — Почему не возьмешь, пропадуть (придуть после у поле турки или эгличи, как вороны на падаль, возьмуть усе равно). — Пущай беруть, а я не беру. Сейчас, говорю, тебя вбили, а потом меня убьют. Тут такой базар, что без денег себе смерть купишь. Не надо. — Ну прощай, — говорит. — Прощай. Помер. А я остался».

Внося в записную книжку чаще всего разрозненный фактический материал, Короленко иногда здесь же набрасывает и контур будущего произведения. Как правило, это делалось так: в изложение натурального материала вставляется прямое отступление, высказывающее отношение писателя к наблюдаемой действительности и намечающее в связи с этим круг вопросов, которые должны быть подняты в произведении. Такое отступление, имевшее место и в рассказах и очерках Короленко, определяет собой не только точку зрения, с которой писатель смотрит на излагаемые события, но и конструкцию будущего произведения. Изложение, например, фактического материала в записной книжке, которую вел Короленко по пути в сибирскую ссылку, снабжено таким отступлением: «Что рассказать, какие нарисовать картины? Громадность расстояний, единообразие, пустота и ширь, необъятная, величавая, дикая… Степь, так уж степь, река, так река — море; волны да небо, да низкий ровный, точно срезанный берег, поросший мелкой «талой». Лес — тайга непроходимая… А между тем эта пустота имеет свою физиономию. Она говорит вам своим языком, смотрит на вас своим, ей только свойственным взглядом… Попробую… Но для этого позвольте мне познакомить вас с моим спутником и чичероне».