Array Коллектив авторов - История зарубежной литературы XVIII века

По выражению одного из американских писателей XIX в., «Современное рыцарство» — «это сатира на демократию, написанная демократом и опубликованная в наиболее демократическом обществе». И действительно, Брэкенридж принимает демократию, гордится ею, но стремится избавить ее от недостатков и нелепостей, очевидных уже в первые годы существования США.

Одной из слабых сторон народовластия Брэкенридж считает то, что на государственные и общественные посты избираются люди честолюбивые, но невежественные и беспринципные, рассматривающие власть лишь как средство обогащения и самоутверждения. Воплощением этих качеств писатель делает Тига О’Ригана. Капитан Фарраго все время занят тем, чтобы не допустить туповатого Тига к сколько-нибудь ответственной деятельности. Таким образом, сюжетная конструкция, заимствованная из европейской литературы, оказывается ориентированной прежде всего на американскую действительность. При этом Брэкенридж не ограничивается простым ее воспроизведением. Сама авторская установка — высмеять, чтобы исправить, — отражает оптимистическое мировосприятие американцев того времени. Вот почему роман X. Г. Брэкенриджа по праву считается одним из наиболее самобытных произведений эпохи.

Видное место в американской литературе XVIII в. принадлежит и Чарльзу Брокдену Брауну (Charles Brockden Brown, 1771–1810), автору ряда «готических романов». Юрист по образованию, он оставил деятельность адвоката и посвятил себя литературе. В течение нескольких лет — с 1798 по 1801 г. он написал шесть романов и четыре из них получили известность не только в Америке, но и в Европе. Это романы «Виланд» (1798), «Ормонд» (1799), «Эдгар Хантли» (1799), «Артур Мервин» (1799–1800).

В своих произведениях Браун широко использует жанровую основу «готических романов» — нагнетание ужаса чередой таинственных трагических событий. Так, «Виланд» открывается рассказом о пожаре, в котором гибнет отец Теодора и Клары Виландов. Злодей Карвин, используя дар чревовещания, расстраивает свадьбу Клары и доводит до умопомешательства Теодора, которому кажется, что он слышит «голос свыше», повелевающий убивать. Он убивает жену, детей, пытается убить сестру, но от ее криков разум возвращается к нему, но для того только, чтобы он смог осознать ужас содеянного. Смерть становится для него избавлением. Примечательно, однако, что и в этом, и в других произведениях Брауна ужасное не является результатом действия каких-либо сверхъестественных сил. Все события имеют вполне рациональное объяснение.

Вместе с тем Браун далеко не однозначен в своем отношении к разуму. Он принадлежит к тому поколению американцев, которое выросло после революции и уже начинало осознавать, что в процессе нового исторического опыта происходила существенная трансформация категорий и принципов Просвещения. Теодор Виланд — жертва не столько негодяя-чревовещателя, сколько своего религиозного фанатизма, который расшатал его психику. Но и рационалистически мыслящий Генри Плейель, жених Клары, не в состоянии понять смысл происходящего. Героя следующего романа Брауна — Ормонда — последовательный рационализм приводит к полной беспринципности и преступлению. Преодолеть все испытания оказываются способны лишь те персонажи, в ком гармонично сочетаются разум и чувства. Таковы Констанция Дадли, девушка сильного характера, превыше всего ценящая духовную свободу и отважно противостоящая совратителю Ормонду, и Артур Мервин, герой одноименного романа, деревенский парень, подвергающийся беспощадному преследованию со стороны преступника, тайну которого он случайно узнал. Сила духа, сознание своей правоты и невиновности помогают им одержать победу. Но и они зачастую неточно или неверно оценивают события. Люди же слабые духом, а таковы, например, центральные персонажи «Эдгара Хантли», не выдерживают ударов судьбы. Эдгар Хантли под влиянием пережитого становится сомнамбулой, а его друг Клиферо гибнет. В этом произведении Браун продолжает начатое в «Виланде» исследование ума, пораженного недугом, предприняв попытку углубленного психологического анализа.

Пытаясь приспособить жанр романа к отечественной действительности, писатель решился на принципиальный шаг. Действие его романов происходит в Америке, а не в условной средневековой Италии: одинокая ферма заменила старинный замок, индейцы — разбойников и колдунов, дикий девственный лес таинственные лабиринты. И все же местный колорит его романов условен. Самобытность произведений Брауна в другом Он первым отразил в американской литературе ощущение нестабильности, неясности перспектив, которое появилось у многих американцев на рубеже веков.

Таким образом, своеобразие литературной ситуации в Америке связано с переходным характером эпохи и появлением независимого государства США. Собственно художественная литература еще во многом подражательна, а ведущее место принадлежит философской и политической публицистике. Но именно в это время начинается процесс формирования национального самосознания и, следовательно, самостоятельного художественного мышления.

Литература немецкого Просвещения развивалась в условиях, существенно отличных от передовых стран Европы — Англии и Франции. Тридцатилетняя война (1618–1648) стала для Германии национальной катастрофой. Потерявшая четыре пятых своего населения, перенесшая глубокую хозяйственную разруху, страна оказалась отброшенной назад и в области культурного развития. Отсутствие единого политического, экономического и культурного центра болезненно сказывалось и в материальной, и в духовной сфере. Замкнутость и изолированность немецких княжеств (в XVIII в. их насчитывалось 360 с многочисленными вкраплениями еще более мелких феодальных владений) закрепляли различия между местными диалектами и тормозили создание единого литературного языка.

Абсолютизм в Германии принял специфическую мелкодержавную форму: усвоив все отрицательные особенности абсолютной монархии крупного масштаба произвол и деспотизм, фаворитизм и развращенность двора, бесправие и приниженность подданных, он был не в силах взять на себя централизующую функцию. Даже постепенное возвышение наиболее крупных немецких государств (в первую очередь Пруссии) не могло заложить основы национального и государственного объединения.

Эти обстоятельства наложили особый отпечаток на социальную структуру немецкого общества — прежде всего на роль и место буржуазии, которая была экономически слабой, политически приниженной. Этим определялся и медленный рост ее духовного и социального самосознания. Недаром чаще она именуется бюргерством, ибо тем самым подчеркивается ее отличие от буржуазии передовых европейских стран.