Юрий Тынянов - Поэтика. История литературы. Кино.

Особо следует сказать о теме, которой Тынянов только коснулся в конце первого раздела статьи о "Евгении Онегине" и которая должна была быть специально рассмотрена в 3-й главе предположенной большой работы (см. приведенный выше план). В одном из набросков (шестом) «Ленского» Тынянов ставит вопрос следующим образом: "На вопросе о «герое» яснее всего сказывается деформирующая сила художественного произведения — и необычайная податливость деформируемого материала. В динамике произведения герой оказывается столь устойчивой движущейся точкой, что возможно бесконечное разнообразие (вплоть до противоречий) как черт, обведенных кружком его имени, так и действий и речевых обнаружений, приуроченных к нему. Здесь с необычайною силою сказывается закон мотивировки литературных явлений жизненными навыками; наивно-реалистическое отношение к героям литературных произведений как к живым людям далеко не изжито даже в литературной критике.

Особую силу деформации имеет установка на словесный план произведения <���…>".

Термин «деформация» употребляется в работе в том же смысле, что и в ПСЯ. Интересно, что позднее по поводу ПСЯ Тынянов писал о предпочтительности термина "трансформация", — см. прим. 18 к "Литературному факту". Однако на практике он придерживался первоначального словоупотребления, связанного с такими опорными понятиями, как «доминанта», "смещение" и др. См. примеры использования термина «деформация» Тыняновым в словаре некоторых основных понятий формальной школы в кн.: Хрестоматия по теоретическому литературоведению, I. Издание подготовил И. Чернов. Тарту, 1976, по указателю на стр. 294.

В конспективной форме идея Тынянова о герое как динамическом целом и "знаке единства" была изложена на двух страницах ПСЯ (стр. 25–27) и тогда же поддержана Л. С. Выготским в его книге "Психология искусства" (1925). Процитировав замечания Тынянова о категории героя и, очевидно, не зная, что они обобщают наблюдения и над пушкинским романом, Выготский писал: "Ни на чем это положение не оправдывается с такой силой, как на романе Пушкина "Евгений Онегин". Здесь именно легко показать, насколько имя Онегина есть только знак героя и насколько герои здесь динамические, то есть изменяющиеся в зависимости от конструктивного фактора романа. Все исследователи этого романа исходили до сих пор из ложного предположения, что герой произведения статичен, и при этом указывали черты характера Онегина, которые присущи его житейскому прототипу, но упускали из виду специфические явления искусства" (Л. С. Выготский. Психология искусства. М., 1968, стр. 283–284; ср. его определение героя как шахматной фигуры — там же, стр. 140; ср. несколько ранее в "Развертывании сюжета" В. В. Шкловского о типе Дон-Кихота "как результате действия построения романа". — В. Шкловский. О теории прозы. М., 1929, стр. 100–101; о понимании персонажа как точки пересечения функций, представленном в статье Шкловского "Новелла тайн", см.: А. К. Жолковский, Ю. К. Щеглов. Из предыстории советских работ по структурной поэтике. — Труды по знаковым системам, III. Тарту, 1967, стр. 371–372). В конце 20-х годов Тынянов вернулся, опять-таки очень кратко, к вопросу о герое романа Пушкина: "Герои, которые в критике были названы типами, были свободными двупланными амплуа для развертывания разнородного материала" (ПиЕС, стр. 156). Так, в "круг Ленского" Пушкиным был включен злободневный "вопрос об элегиях", а в «абрис» Онегина вносились автобиографические черты (там же). Крайнее выражение этого принципа — изложение двух вариантов судьбы Ленского как равновозможных. Герой, будучи подвержен "закону эмоционального колебания", может нести в себе любой "переменный психологический материал" (там же, стр. 159; ср. также стр. 139, Откуда можно предположить, что идеи Тынянова были спровоцированы в процессе изучения литературы пушкинской эпохи высказыванием А. И. Галича о герое эпопеи как "мнимом средоточии", ср. ссылку на это определение в статье "Сокращение штатов"). Однако Тынянов предостерегал от "чисто аналитической точки зрения, раздробляющей мир героя на слабо связанные между собою мозаические отрывки (введенные иногда вне ассоциативной связи, данной в романе) я упускающей из виду мощную интегрирующую силу мотивировки единства" ("Ленский"). В "Евгении Онегине" главной силой, интегрирующей разнородный его материал, является стих. Но в этой функции может выступать не только он. В одном из вариантов у Тынянова есть замечание о сказе, являющемся еще большей интегрирующей силой ("установка на словесный материал произведения"). И уже Выготский распространил подобное понимание героя в художественной конструкции на драму (указ. соч., стр. 289–295). Этот угол зрения, предполагая отказ от обычного представления о персонаже как прямом аналоге реальности, позволял наметить путь к созданию научной категории литературного героя (задача, выполненная на материале фольклора В. Я. Проппом).

Однако у Тынянова намеченный подход не получил развития. Другие авторы занимались главным образом «характерами» "Евгения Онегина"; были сделаны интересные наблюдения (в частности, над «автором» романа или «противоречиями» в обрисовке героя), но им предлагались объяснения, лежащие вне специфики стиховой конструкции и поэтики романа в целом. См., например: М. А. Рыбникова. Автор в "Евгении Онегине". — В ее кн.: По вопросам композиции. М., 1924; Н. К. Пиксанов. Из анализов «Онегина». К определению образа Евгения. — В сб.: Памяти П. Н. Сакулина. М., "Никитинские субботники", 1931. (Мы оставляем здесь в стороне собственно лингвистические и стиховедческие работы — В. В. Виноградова, Н. С. Поспелова. Б. В. Томашевского.) Характерно, что, когда Г. О. Винокур вновь сделал поэтику "Евгения Онегина" предметом исследования, он обратился и к ПСЯ (Г. Винокур. Слово и стих в "Евгении Онегине". — В сб.: Пушкин. М., 1941, стр. 160–162), столь тесно, как было показано, связанной со статьей об "Евгении Онегине". В последнее время появился ряд работ, рассматривающих структуру пушкинского романа: Л. Н. Штильман. Проблемы литературных жанров и традиций в "Евгении Онегине" Пушкина. — American Contributions to the Fourth Intern. Congress of Slavicists. 'S-Gravenhage, 1958; M. Бахтин. Слово в романе. — В его кн.: Вопросы литературы и эстетики. М., 1975; Ю. М. Лотман. Художественная структура "Евгения Онегина". — Уч. зап. Тартуского ун-та, вып. 184. Труды по русской и славянской филологии, IX, 1966; его же. Роман в стихах Пушкина "Евгений Онегин". Тарту, 1975 (в двух последних работах идет речь и о структуре персонажей, в частности в связи с идеями Тынянова); В. В. Виноградов. О "Евгении Онегине". — "Русский язык в школе", 1966, № 4; С. Бочаров. "Форма плана". — В его кн.: Поэтика Пушкина. Очерки. М., 1974; Ю. Н. Чумаков. Состав художественного текста "Евгения Онегина". — В кн.: Пушкин и его современники. Псков, 1970.