Юрий Тынянов - Поэтика. История литературы. Кино.

Биография В. Г. Бенедиктова, составленная Я. П. Полонским. — В кн.: В. Г. Бенедиктов. Сочинения. СПб., 1902, стр. 1.

По мнению В. В. Виноградова, термин восходит к "бодуэновской теории языка" (ПиЕС, стр. 7–8). В одном из планов статьи вслед за пунктом "Вопрос о конвергенции" следовал пункт "Вопрос о дивергенции и критика, традиций", "влияния"" (АК). Представляется, что термины «конвергенция» и «дивергенция» могли быть заимствованы непосредственно у Е. Д. Поливанова, входившего в Опояз и лично хорошо знавшего Тынянова (нельзя исключить, впрочем, и знакомство Тынянова через Л. А. Зильбера с терминами в том их значении, которое получили они в биологической науке, откуда проникли затем в филологию — ср., напр., у Брюнетьера). Теория фонетической конвергенции Поливанова еще до печатного ее изложения была известна по его лекционному курсу, читанному в 1920–1921 гг., и докладам (см.: Вяч. Вс. Иванов. Лингвистические взгляды Е. Д. Поливанова. — "Вопросы языкознания", 1957, № 3, стр. 73). Своеобразное свидетельство популярности термина — строки из шуточных куплетов, сложенных студентами ГИИИ:

(Сб. "Как мы пишем" [Л.], 1930, стр. 215).

После попытки привлечения одного из ранних опоязовцев в «новый» Опояз (см. прим. к "Проблемам изучения литературы и языка") имя Поливанова не раз встречается в переписке Тынянова и Шкловского — под его воздействием складывается, например, отношение Тынянова к Марру: "Он, кажется, отрицает язык как систему, и язык для него куча отдельных вещей", — пишет Тынянов 5 марта 1929 г. со слов Поливанова и в том же письме прибавляет: "Достань доклад Евгения Дмитриевича" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 724). Несомненно, имеется в виду доклад "Проблема марксистского языкознания и яфетическая теория", прочитанный Поливановым 4 февр. 1929 г. в Москве на дискуссии в подсекции материалистической лингвистики Коммунистической академии (дискуссия эта получила впоследствии название «Поливановской»; см. о ней: А. А. Леонтьев, Л. И. Ройзенбом, А. Д. Хаютин. Жизнь и деятельность Е. Д. Поливанова. В кн.: Е. Д. Поливанов. Статьи по общему языкознанию. М., 1968, стр. 21–23). 10 апреля 1929 г. Шкловский писал: "Посылаю тебе стенограмму доклада Поливанова <���…> Поливанов болен и мрачен. В Университете оставили за ним татарский язык" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 441). Следующее упоминание о Поливанове — в письме Тынянова к Шкловскому от 2 июня 1931 г.: "Поливанова прочел. Какая умница и какой писатель. Может быть, он хочет беллетристикой или вообще литературой заняться? Он ею, несомненно, кончит" (там же, ед. хр. 724). Речь идет, надо полагать, о только что вышедшем в Москве сборнике статей Поливанова "За марксистское языкознание", возможно, присланном Шкловским Тынянову. В мае 1935 г., усиленно приглашая больного Тынянова к себе в Москву, Шкловский писал: "Мы сидели бы, разговаривали бы, вспоминали бы о Пушкине, Тредьяковском, Романе Якобсоне, Поливанове и опять об Александре Сергеевиче". И, наконец, последнее упоминание — 28 марта 1937 г.: "Евгений Дмитриевич прислал мне благоразумное и талантливое письмо" (там же, ед. хр. 441).

Этот подход к вопросу о влияниях определился в ранних работах Тынянова — см. прим. 1. Ср. 5-й тезис "Проблем изучения литературы и языка" (в наст. изд.). Ср. также: R. Jakobson. Uber die heutigen Voraussetzungen der russischen Slavistik. — "Slavische Rundschau", 1929, № 8, S. 640.

ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА

Впервые — "Новый Леф", 1928, № 12, стр. 35–37. Написано в соавторстве с Р. О. Якобсоном. Печатается по журнальному тексту, в котором тезисы сопровождались следующим предисловием:

"Леф помещает тезисы современного изучения языка и литературы, предложенные Романом Якобсоном и Юрием Тыняновым.

В старой науке существовало принципиальное разграничение теоретических и исторических дисциплин. Литературоведение распадалось на поэтику и историю литературы. Поэтика описывала конструктивные элементы литературного произведения, оторванные от общей конструкции р отвлеченные от эволюционного процесса литературы. История литературы регистрировала случайно подобранные в хронологическом порядке биографические, историко-культурные и литературные факты.

Аналогичное размежевание областей исследования мы видели и в старой лингвистике. Фонетика, например, была чисто описательной дисциплиной, классифицирующей звуковые элементы без учета их функциональной значимости в общей языковой системе.

Современная наука о языке и литературе изживает это противопоставление теории и истории, так как теоретический анализ невозможен без учета исторической диалектики (протекание и изменение литературных — языковых величин) и обратно — историческое исследование не может быть плодотворным без осознания в теории специфичности материала.

Вместо вопроса старой науки "почему?" на первый план выдвигается вопрос "зачем?" (проблема функциональности). Изучению подлежат не только конструктивные функции (функции элементов, образующих литературный факт) и не только внутрилитературные функции различных жанров, но и социальная функция литературного ряда в разные периоды времени.

Таким образом, наука о языке и литературе переходит из разряда естественноисторических дисциплин в разряд дисциплин социальных, вернее, социологических.

Редакция".

История написания тезисов выясняется из материалов архива В. Б. Шкловского (его переписки с Тыняновым, писем к нему Р. О. Якобсона) и воспоминаний Р. О. Якобсона (АК).

1928 год, когда Тынянов заканчивал журнальную публикацию романа "Смерть Вазир-Мухтара" и готовил итоговую книгу своих научных статей, был для него кризисным а. В октябре этого года, читая накануне отъезда для лечения в Берлин корректуры АиН и испытав приступ разочарования в результатах девятилетней работы, он писал Шкловскому: "Скука, дичь и глушь, тяжелодумье и провинция. Вот мои 9 лет. Читатель мой — Кюхли. Названия у книги нет. Теперь хочу начать новую жизнь: романов больше не писать. Обещаюсь также писать не "недостаточно ясно", а "слишком ясно"". Переписка с Якобсоном началась, видимо, незадолго до отъезда Тынянова. В сентябре — октябре он писал Шкловскому: "Приехал Груздев, привез поклон от Романа Якобсона. Я его увижу"; 6 сентября — ему же: "Письмо от Романа Якобсона, подробное о Хлебникове, очень любопытное. Жаль, что раньше не писал" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 723). В Берлине переписка продолжилась, была намечена встреча в Праге. "От Романа Якобсона имею письма, но не знаю еще, когда к нему поеду, потому что буду здесь еще лечиться", — сообщал Тынянов Шкловскому 23 ноября 1928 г. (ЦГАЛИ).

а Причины этого были не только сугубо внутренние; в ответе на анкету "Писатели о перспективах литературного сезона" Б. В. Томашевский, воздерживаясь от пожеланий поэзии (которой "позволительно быть медлительной"), писал: "Еще менее уместны, но уже по другим причинам, пожелания на ближайший год нашей литературной науке. Во всяком случае проявленная ею живучесть гарантирует появление в ближайшее время новых ценных работ, и, надо думать, русская наука о литературе и теперь не окажется в хвосте международной науки" (газ. "Читатель и писатель", 1928, № 41, стр. 4).