Григорий Свирский - На лобном месте. Литература нравственного сопротивления. 1946-1986

Когда в связи с публикациями моих выступлений на Западе меня вызвали на Лубянку, и я в беседе с «искусствоведом в штатском» сказал, что у писателей есть основания для беспокойства: более одной трети их было в лагерях, молодой «искусствовед» перебил меня с очевидной искренностью:

— А вы знаете, что в ЧК-НКВД было срезано шесть слоев! При крушениях отвечают стрелочники!

Подобные мысли вряд ли порождают энтузиазм.

Идеи! Как воздух нужны были идеи! Тотальная прививка шовинизма, мессианства, долга перед «прогрессивными народами», — чего угодно: советский солдат, высаженный хоть на Огненной земле, должен ощущать, что ступает тут по праву. Как освободитель.

Первую (после Сталина) прививку новобранцам было «рекомендовано» сделать на страницах журнала «Молодая гвардия». Еще в первом году юбилиады, продуманном, как увидим, всесторонне. Это было наступление по всему фронту.

По «странному совпадению», одновременно с романом Василия Ардаматского воспевшего провокации ЧК, день в день с поэмой С. В. Смирнова, вдруг воспевшего Сталина:

сразу после публикации скандального романа В. Закруткина, в котором положительный герой уже грозит своему противнику:

— Ты Сталина не тронь… Мы знаем, почему Сталин встал вам поперек горла… — зашевелился и журнал «Молодая гвардия», напечатав запевную статью угрюмого критика Чалмаева, идеолога «нутряного патриотизма».

Даже Александр Солженицын, сердцем приявший этот всплеск «смутно вспомненной национальной идеи», и тот поежился от сумбура «заурядного темноватого публициста Чалмаева (а вероятно, за ним стоял кто-то поумней)».

Журнал «Молодая гвардия» вдруг затрясло, как корабль, брошенный твердой рукой на подводные камни. В пролом хлынула, во всех жанрах, «нутряная тема», которую особо впечатляюще выражал в подпитии мой товарищ военных лет Костя Зародов: «Я р-русский весь! Меня родила Вологда!..»

Я весьма благодушно взирал тогда на эти его, как считал, всполохи национальной гордости, особенно участившиеся, когда Сталин поднял тост «за русский народ». Однако почему-то именно Костя Зародов с его все усиливавшейся мрачноватой гордыней стал со временем Константином Ивановичем Зародовым, главным редактором самой реакционной газеты «Советская Россия», а затем членом ЦК КПСС и шеф-редактором международного коммунистического журнала «Проблемы мира и социализма», лидером и теоретиком «твердой линии» в мировом коммунистическом движении. Его принимает Л. Брежнев, о чем сообщается в специальном коммюнике, для сведения французской, итальянской и других «пошатнувшихся» компартий. На него с надеждой глядят адепты «великой и неделимой» советской России как на «твердую руку», которая сменит полуживых лидеров.

«Национализм всегда приводит к тирании», — Н. Бердяев предвидел и это.

А началось так безобидно и даже весело: «Я р-русский весь! Меня родила Вологда…»

Когда давняя зародовская тема заполонила «комсомольский корабль» доверху (и Запад облаяли, который-де «задыхается от избытка ненависти», и корень всех бед отыскали: «мещанство оторвалось от национальной почвы»), Москва тревожно заговорила о «дозволенном советском славянофильстве».

«Дозволили бить своих, чтоб чужие боялись», — невесело шутили в Союзе писателей, откуда, у всех на памяти, выносили почему-то помиравших один за другим «безродных космополитов».

Шутки замерли у всех на устах, когда смысл комсомольско-нутряного, от земли, напора разъяснила статья кандидата исторических наук С. Семанова.

Оказалось, по С. Семанову, подлинная и благородная революция в СССР произошла в… 1937 году, когда цвет русской науки и культуры был перерезан. «Теперь ясно, что в деле борьбы с разрушителями и нигилистами перелом произошел в середине 30-х годов, — сообщил он… — именно после принятия нашей Конституции (она была принята 5 декабря 1936 года. — Г. С.)… возникло всеобщее равенство граждан перед законом». «Эти перемены оказали самое благотворное влияние на развитие нашей культуры».

«Новый мир» А. Твардовского более не существовал.

Самиздат нокаутировал «истинно-русского» Семанова без промедлений. Напомнил ему, что именно в 30-х «благотворных» годах была уничтожена не только советская культура, но и та, о которой Семанов будто бы печется.

«Храм Христа Спасителя в Москве разрушен не в первые годы революции. Его спокойно, по плану, утвержденному Сталиным, снесли в тех самых благословенных 30-х годах. И храм Спаса-на-бору (XIV в., с перестройками XVI в.) внутри Московского Кремля, и Чудов, и Вознесенский монастыри (XIV–XV вв.) там же, и Красное крыльцо Грановитой палаты — все это было снесено тогда же, с благословения или по прямому указанию Сталина. При этом на месте Вознесенского монастыря был построен никому не нужный Кремлевский театр бездарной архитектуры».

Как же может С. Семанов, «ученый-историк», из солоухинской когорты «защитников памятников старины», датировать начало расцвета русской культуры 1937 годом?

«А вот может, — гневно продолжал автор самиздатской статьи, — и тем с головой выдает себя. Ибо, в сущности, нет ему дела ни до русского народа, ни до русской литературы, а важна и дорога ему идея русской великодержавности… Семанов, Чалмаев и прочие «неославянофилы» имеют полное основание питать признательность к Сталину… В ту пору великодержавный шовинизм был объявлен Сталиным единственной и незыблемо верной («вечные ценности») коммунистической идеологией, а всякое несогласие с ним — антикоммунизмом, антисоветчиной… И, по мановению пальца законодателя… черносотенцы, не имея иной возможности защищать свои взгляды, с удовольствием устремляются внутрь господствующей идеологии, уютно устраиваются в ней и с течением времени ее перерабатывают».

Такого срывания с себя «коммунистических одежд» не вынесли руководители ЦК партии Суслов, Демичев и романовы. Прикрывая ладошками «срамные места» доктрины, обнаженные семановыми — чалмаевыми и самиздатом, они приказали приспустить на «комсомольском судне» государственный флаг великодержавия… Выпороли «козла отпущения» — редактора.

Однако тот же флаг продолжал реять над многими государственными издательствами, в частности над Военным и «Московским рабочим», публиковавшими одну за другой открыто погромные книги Ивана Шевцова. Над сереньким Домом АПН, который без устали громил Пражскую весну («Чехи сами во всем виноваты»).

Затрепетал стяг шовинизма и над клубом «Родина», занятым будто бы защитой памятников старины. Он расположился на Петровке, в глубине двора, этот клуб, неподалеку от Петровки, 38, Управления городской милиции; так сказать, под охраной властей. Здесь семановы в форме и без формы читали научные доклады о «национальной почве», о засилье инородцев в русской культуре, а Ленина величали не иначе, как Бланком, по фамилии одного из его дедушек иудейского вероисповедания. Само собой подразумевалось, что русские люди в русских бедах не виноваты…