Екатерина Зыкова - Джозеф Шеридан Ле Фаню и готическая традиция в английской литературе

Два современных автора, исследующих приемы построения характера в готическом романе, И.-К. Седжвик и К.-Э. Хоуэллс, подтверждают мнение В. Скотта, отмечая поверхностное изображение эмоций (в первую очередь страха) через «бледность лица», «исступленный взгляд» и другие внешние детали. [9] См.: Sedgwick E. K. The Character in the Veil: Imagery of the Surface in the Gothic Novel // PMLA. 1981. Vol. XCVI. P. 255–270; Howells C. A. Love, Mystery, and Misery: Feeling in Gothic Fiction. L., 1978. Э.-К. Нэпиер в работе «Несостоятельность готики» доказывает, что нагромождение ужасов притупляет читательское восприятие, лишает возможности сопереживать жертве, в то же время расшатывание моральных критериев и попытки героизации злодея притупляют и наше нравственное чувство. [10] См.: Napier E. R. The Failure of Gothic. Oxford, 1987.

Критики конца XVIII века были единодушны в осуждении готики, пристрастие к ней высмеивалось на все лады. Однако и самая авторитетная критика не могла помешать растущему спросу на подобные сочинения. Здесь, возможно, впервые наблюдается явственное расслоение публики на «высокую», «мыслящую» и «массовую», связанное с возросшим количеством изданий и расширением круга книгочеев в конце XVIII века. [11] См.: Altick R. D. The English Common Reader: A Social History of the Mass Reading Public, 1800–1900. Chicago, 1957. Из всех романов, опубликованных в английских периодических изданиях между 1796 и 1806 годами, готические составляли примерно одну треть, а женский журнал «The Lady’s Magazine» к 1805 году отдавал уже две трети своего объема готическим рассказам или романам с продолжением. [12] См.: Mayo R. D. Gothic Romance in the Magazines //PMLA. 1950. Vol. LXV P. 766. Издательство «Minerva Press» специализировалось на готической продукции. [13] См.: Blakey D. The Minerva Press, 1790–1820. Oxford: Bibliographical Society at the University Press, 1939.

Эти издания удовлетворяли, полагал Вальтер Скотг, запросы среднего, обыкновенного, невзыскательного читателя: «Есть множество людей, слишком непоседливых, чтобы восхищаться прекрасным, но чересчур подробным изображением страстей у Ричардсона; другие недостаточно сообразительны, чтобы воспринимать остроумие Лесажа, или слишком угрюмо-серьезны, чтобы наслаждаться дарованием и своеобразием Филдинга; но этих же самых читателей вы с трудом оттащите от „Романа в лесу“ или „Удольфских тайн“, ведь любопытство и скрытая любовь к таинственному, вместе с предрассудками, — свойства, гораздо более присущие человеческим массам, чем верный вкус к комическому и подлинное чувство патетики». [14] Предисловие к изданию, посвященному Радклиф и вышедшему в Эдинбургском издательстве в 1821 году (цит. по: The Gothic Novel… P. 58). Употребленное Скоттом выражение «человеческие массы» вплотную подводит нас к сложившимся позднее понятиям «массовый читатель» и «массовая литература». Впрочем, и Скотт, и другие романтические критики оговариваются, что серьезный и талантливый автор может поднять готическое повествование до уровня высокой литературы.

Рассматривая готику как раннюю разновидность массовой литературы, мы должны ответить на вопрос, чем обусловлено возникновение этого жанра. Коль скоро в увлечении готикой проявились чувства растерянности, сомнения, неуверенности, свойственные переходной эпохе, с изменением исторической ситуации это увлечение должно было постепенно сойти на нет. Между тем и после 1820 года, обычно считающегося для готики датой окончания «классического периода», готические повествования сохраняют свою популярность, вступая в новые отношения с реализмом, неоромантизмом, а позднее — и с литературой 20-го столетия.

Как нам представляется, рождение готического романа было вызвано не столько литературно-эстетической, сколько более глубокой потребностью общественного сознания. Европейская философия от Бэкона и Декарта до Ньютона и Локка заложила основы научной методологии, позволившие совершить революцию в естествознании, а просветители в XVIII веке распространили эти достижения на все гуманитарные области и внедрили в общественное сознание. В результате господствующей формой веры стал деизм, просвещенное человечество перестало верить в божественные чудеса, в возможность непосредственного вмешательства Бога и Его ангелов в земную жизнь. Христианская вера утратила свой живой и непосредственный характер, а раз так, человек остался один на один с так называемым «нижним астралом»: привидениями, ведьмами, демоническими силами, вампирами и прочей нечистью, от которой ему нечем стало защищаться.

Как отмечает К. Томас в исследовании «Религия и закат магии», посвященном периоду XVII–XVIII веков, и Реформация, и становление светского мировоззрения сопровождаются не угасанием, а, напротив, усилением интереса к привидениям, ведьмам и тому подобному. [15] См.: Thomas К. Religion and the Decline of Magic. N. Y., 1975. Знаменитые ведовские процессы в Англии и Америке XVII века происходили как раз в то время, когда завоевывал признание научный рационализм. Р.-Д. Сток в монографии «Священное и демоническое от сэра Томаса Брауна до Уильяма Блейка», исследуя тот же период европейской истории, показывает, что интерес к сверхъестественным явлениям (к «нижнему астралу») особенно остро испытывали те, кто «желал утвердить идею о зачарованном мире в противовес внедрявшейся новой философией идее мира как мертвого механизма, мира как чистой протяженности и движения». [16] Stock R. D. The Holy and the Daemonic from Sir Thomas Brown to William Blake. Princeton, 1982. P. 65. Для них существование привидений служило косвенным доказательством бытия Бога. Так, Д. Дефо в «Истинном повествовании о явлении миссис Вил» (1706) со всей обстоятельностью рассказывает, как призрак умершей является, чтобы утешить скорбящего друга, а Г. Филдинг собирает из своей судебной практики и издает «Примеры вмешательства Провидения в расследование и наказание убийства» (1752). Солидаризируясь с Рудольфом Отто, Сток пишет: «Жажда божественного, не находящая удовлетворения в подлинной религии, будет искать выхода в такой альтернативе, как рассказы о привидениях». [17] Ibid. P. 115–116.

Метания между все более прочно усваиваемым научно-атеистическим образом мыслей и тлеющей, возможно неосознанной, потребностью хоть в какой-то форме прикоснуться к явлениям иного, сверхчувственного мира создают в полухристианском-полуатеистическом обществе благодатную почву для рождения и развития литературной готики. Готический роман выражает устремления автора и его читателя к сверхчувственному миру, в котором их восприятию доступны лишь низшие, враждебные и пугающие явления. Только в этом смысле можно говорить о причастности готики к «глубинам бессознательного». Хоть сколько-нибудь серьезное готическое сочинение в той или иной мере касается явлений, выходящих за пределы естественного, научно объяснимого. В противном случае оно либо преследует чисто развлекательные цели, либо использует готический антураж для других художественных задач.