Юрий Терапиано - «…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972)
- Название:«…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Библиотека-фонд Русское зарубежье, Русский путь
- Год:2008
- Город:Москва
- ISBN:978-5-85887-309-X
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Юрий Терапиано - «…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972) краткое содержание
1950-е гг. в истории русской эмиграции — это время, когда литература первого поколения уже прошла пик своего расцвета, да и само поколение сходило со сцены. Но одновременно это и время подведения итогов, осмысления предыдущей эпохи. Публикуемые письма — преимущественно об этом.
Юрий Константинович Терапиано (1892–1980) — человек «незамеченного поколения» первой волны эмиграции, поэт, критик, мемуарист, принимавший участие практически во всех основных литературных начинаниях эмиграции, от Союза молодых поэтов и писателей в Париже и «Зеленой лампы» до послевоенных «Рифмы» и «Русской мысли». Владимир Федорович Марков (р. 1920) — один из самых известных представителей второй волны эмиграции, поэт, литературовед, критик, в те времена только начинавший блестящую академическую карьеру в США. По всем пунктам это были совершенно разные люди. Терапиано — ученик Ходасевича и одновременно защитник «парижской ноты», Марков — знаток и ценитель футуризма, к «парижской ноте» испытывал устойчивую неприязнь, желая как минимум привить к ней ростки футуризма и стихотворного делания. Ко времени, когда завязалась переписка, Терапиано было уже за шестьдесят. Маркову — вдвое меньше, немного за тридцать. Тем не менее им было интересно друг с другом. На протяжении полутора десятков лет оба почти ежемесячно писали друг другу, сообщая все новости, мнения о новинках и просто литературные сплетни. Марков расспрашивал о литературе первой волны, спорил, но вновь и вновь жадно выспрашивал о деталях и подробностях довоенной литературной жизни Парижа. Терапиано, в свою очередь, искал среди людей второй волны продолжателей начатого его поколением литературного дела, а не найдя, просто всматривался в молодых литераторов, пытаясь понять, какие они, с чем пришли.
Любопытно еще и то, что все рассуждения о смене поколений касаются не только эмиграции, но удивительным образом схожи с аналогичными процессами в метрополии. Авторы писем об этом не думали и думать не могли, но теперь сходство процессов бросается в глаза.
Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей...»: Эпоха 1950-x гг. в переписке русских литераторов-эмигрантов, 2008. С.221-354.
«…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972) - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Желаю Вам всего хорошего.
С искренним приветом Ю. Терапиано
P. S. Прилагаю вырезки из газет о д<���окто>р<���е> Швейцере.
12
4. I.1955
Дорогой Владимир Федорович,
Благодарю Вас за поздравление и с своей стороны желаю Вам всего самого хорошего в этом 55 г.
Я слышал, что Иваск, для того чтобы спасти и оживить «О<���пыты>», решил сделать ставку на «новую эмиграцию» [78] См. об этом: Коростелев О.А. Журнал-лаборатория на перекрестке мнений двух волн эмиграции: «Опыты» (Нью-Йорк, 1953–1958) // История российского зарубежья. Эмиграция из СССР — России 1941–2001 гг.: Сб. ст. М.: ИРИ РАН, 2007. С. 103–117.
. Слух, как всегда, верен, вероятно, на столько-то %, но нет дыма без огня. Зная Иваска только по статьям в «Н<���овом> р<���усском> с<���лове>» и по «Антологии», не уверен, что он справится с задачей — сделать из «О<���пытов>» передовой журнал — увидим. Под «понятным» Гиппиус разумела плоское, земное, неодухотворенное… 3-е измерение. Бунин не верил, боялся смерти, цеплялся за жизнь, т. е., с точки зрения Гиппиус, был «terre-a-terre» [79] «Приземленный» (фр.).
. Лет 15 тому назад Лермонтов был «впереди», хотя он мирно уживался с Блоком, Анненским, Некрасовым, фрондировал же «Монпарнас» против Пушкина. Но потом — наступило отрезвление, и Пушкин — даже не «впереди», а «над всеми». Лично я не столь уж носился с Л<���ермонтовым>, — и не очень люблю стихи Гиппиус, но главное в Г<���иппиус> были ее разговоры, письма и статьи. Вот, сказал: «лет 15», а на самом деле — вероятно, 25… — так идет время. «Воздух моей юности» — от 12-го года до 28, будем считать, что за этот период многие звезды «взошли», а потом «зашли» на нашем горизонте. Прочтя Вашу статью о Хлебникове в «Гранях», увидел, что многое до эмиграции не дошло из главного в нем. Сейчас как раз хочу прочесть возможно полного Х<���лебникова> (мне обещал один «книголюб»), пока же сдержу свое отталкивание до окончательной проверки. Ваша статья «Мысли о фут<���уризме>» [80] Марков В. Мысли о русском футуризме // Новый журнал. 1954. № 38. С. 169–181.
в «Н<���овом> ж<���урнале>» вызвала раздражение у некоторых «европейских» литераторов, которые поняли ее скорее как Забежинский [81] Имеется в виду полемическая статья, направленная против Маркова: Забежинский Гр. Мысли о русском футуризме // Новое русское слово. 1954. 5 декабря. № 15562. С. 8.
. Все это потому, что со словом «футуризм» связаны очень дурные ассоциации до сих пор. Вы, конечно, кое в чем перехватили, но не буду пока говорить, т. к., м. быть, отвечу в печати — и Вам, и Вашим обвинителям. Считаю, что спор в печати о литературных предметах вполне законен, можно нападать, критиковать и т. п., вовсе не будучи личным врагом. Однако опыт жизни, жизни в эмиграции, научил меня, что на такое отношение способны лишь немногие, большинство же «добрых отношений» погибало после первой же попытки относиться критически к писаньям моих коллег. Недаром Ходасевич как-то изрек: «Критику нельзя иметь жену-поэтессу или выпускать свои книги… так с ним и было!» Говорю это полушутя, полусерьезно. А вот вопрос о вкусе — очень серьезный. Не думаю, чтобы Адамович, оч<���ень> умный и тонкий человек, в душе считал бы себя непогрешимым в смысле вкуса. Но в то же время есть и какое-то объективное мерило. В дореволюционные годы люди измерялись, в смысле вкуса, отношением к поэзии Блока. А теперь? Вокруг нас тучи Ширяевых, Забежинских, Нароковых, Анненских — имя им легион. С другой стороны, и то, что в прежние годы и в прежней общей атмосфере казалось замечательным, сейчас предстает порой в ином свете, «в резком, неподкупном свете дня». Не уверен, годится ли мое поколение в «отцы» Вашему, но споры и обмен мнений я бы горячо приветствовал. Только где это мы будем делать? — В «Опытах»? — Да сами «О<���пыты>», вероятно, долго не проживут. Во всяком случае — погибнут раньше, чем создастся новая «атмосфера», если она еще раз может создаться. Очень жалею, что нигде не могу найти № 1 журнала «Новый дом» за 1926 г., там есть моя статья о Ходасевиче и Пастернаке, о начале аполлоническом и дионисийском, Космос и Хаос, которая открыла тогда общее восстание против «пастерначенья» и «маяковщины» [82] Терапиано Ю. Два начала в русской современной поэзии: (Тезисы к докладу на собрании Союза молодых поэтов и писателей) // Новый дом. 1926. № 1. С. 21–31.
. Сам бы с любопытством перечел, что говорил тогда… Как это было давно!
Знаете ли Вы «Флаги» Бориса Поплавского? Он был, по-вашему, настоящим футуристом… жаль, что погиб так рано.
Давно хотел Вас спросить — любите ли Вы Ин. Анненского? Он — один из ключей к «парижской ноте». А суть самой «ноты» в том, что она лишь «атмосфера», но никак не «школа» или «течение». И создалась эта атмосфера не так упрощенно, как изобразили Вы — «немножко от того, немножко от другого» — а от общего отсутствия воздуха, от нищеты духовной тогдашнего пореволюционного человека.
Крепко жму руку.
Ю. Терапиано
13
12. II.1955
Дорогой Владимир Федорович,
Простите, что отвечаю с таким опозданьем, — но все это время, одно за другим, непрерывно следовало тяжелое. Самое главное — умирал П. Ставров [83] Ставров Перикл Ставрович (1895–1955) — поэт, переводчик, с 1920 г. в эмиграции в Греции, с 1926 г. в Париже, участник объединения «Круг» (1935–1939), председатель Объединения русских писателей и поэтов во Франции (1939–1944), член редколлегии издательства «Рифма» (1949).
, с которым я и многие мои коллеги были связаны долголетней дружбой. Умирал он от рака легких, жил он в 22 км от Парижа — связь была сложной, а сегодня, в последний раз, ездили в Brunoy — хоронить. Кроме того, я сам одно время был болен, а затем — хлопоты с устройством в русский «дом» — все это вместе так утомило, что сил ни на что не было.
1) В «дом» («Maison de retraite») перееду, вероятно, 26/II, адрес (во всяком случае, с 1/III) — 18, rue jean Jaures, Gagny, S. et О. France.
2) Очень благодарю Вас и Моршена за участие в «пенсии»; ввиду устройства в дом «пенсия» прекращает свое существование, поэтому больше ничего не посылайте М-mе Рубисовой.
К литературным делам возвращаюсь как будто из другого мира, так «это было давно». О Хлебникове, как это ясно из текста статьи — только самого раннего периода, то, что рассказывал Г. Иванов. Я знаю, что потом Мандельштам очень высоко ценил Х<���лебникова>. Думаю также, что будучи вообще податливым к чужим влияниям (кое-что — о поправке — во «Встречах»), М<���андельштам> мог после «Tristia» быть даже под прямым влиянием. Есть же среди позднейших его стихов такие, в которых явно влияние Пастернака, но с другой стороны, с самого начала у М<���андельштама> была и своя «фут<���уристическая> линия», свой герметизм.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: