Валентин Недзвецкий - Роман И.А. Гончарова «Обломов»: Путеводитель по тексту

Коренное отличие любви Ильинской от любви Пшеницыной состоит в глубокой сознательности первой на фоне неосознанности второй. Отсюда и та отсутствующая у Агафьи Матвеевны требовательность к любимому, за которую некоторые критики и исследователи в особенности корили эту героиню, а то и отказывали ее поведению в элементарной логике. «Ольга, которая с первых встреч сама могла видеть и понимать, что она в десять раз умнее Обломова, — писал, например, тот же Ахшарумов, — Ольга хочет поднять и поставить этого Обломова выше себя для того, чтобы он потом поднял и поставил ее наравне с собой» [131] Ахшарумов Н. Д. Обломов. Роман И. А. Гончарова… // Роман И. А. Гончарова «Обломов» в русской критике. С. 159. . Но, во-первых, Ольга кроме далеко не посредственного ума Обломова видит и любит в нем еще и искренность, откровенность души и сердца, отзывчивость на все красивое, доброе, нравственную чистоту, которые для нее ничуть не дороже ума. Во-вторых, Илья Ильич не просто десятилетием старше, он закончил университет, служил, какое-то время вращался в обществе, способен растолковать Ольге различия между крупными школами в живописи — почему же поверившей в него двадцатилетней девушке не верить и в возможность его духовного возрождения, когда преимущества возраста и житейского опыта действительно обеспечили бы ему известное верховенство в их отношениях. Что касается Ольгиной требовательности, то Обломов еще во второй части романа заявил Ольге: «…помни, что если ты уйдешь — я мертвый человек» (с. 221). «Я сейчас умру, сойду с ума, если тебя не будет со мной!» — повторил он и в предпоследнем свидании с любимой (часть 4, гл. VII), поясняя: «Что ж ты удивляешься, что в те дни, когда не вижу тебя, я засыпаю и падаю ? Мне все противно, все скучно; я машина: хожу, делаю и не замечаю, что делаю. Ты огонь и сила этой машины…» (с. 275). И самая беззаветная любовь Пшеницыной не спасла Илью Ильича если не от сумасшествия, то от преждевременной духовной, а с нею и физической смерти.

Итак, какова формула любовной «нормы» Ольги Ильинской, как она определилась для героини в итоге душевных перипетий и драматического финала их «романа» с Обломовым? Процитируем еще раз очень важный в этом плане фрагмент второй части романа (гл. IX). Здесь на вопрос Ильи Ильича «В чем же счастье у вас в любви <���…>?», Ольга отвечает: «В чем? А вот в чем! — говорила она, указывая на него, на себя, на окружающее их уединение. — Разве это не счастье, разве я жила когда-нибудь так? Прежде я не просидела бы здесь и четверти часа одна, без книг, без музыки, между этими деревьями. <���…> А теперь… и молчать вдвоем весело! Она повела глазами вокруг, по деревьям, по траве , потом остановилась на нем, улыбнулась и подала ему руку» (с. 192). Любовь соединяет двух любящих, но тут же включает их жизни в бытие окружающего мира — от травы под ногами, окрестных деревьев до неба как символа Вселенной и Божества (помните, к нему подняла глаза героиня, говоря о любви как долге).

Обломов, воображая свою семейную жизнь с Ольгой в новом доме Обломовки, видел в ней способ обособления, ухода от огромного окружающего мира. Ольга тоже упоминает слово «уединение», но, обратите внимание, — на деле в нем, как окружающий ландшафт в капле воды, сконцентрировался весь человеческий и природный мир, вплоть до небесного и космического. В опубликованной тремя годами позже романа «Обломов» поэме А. К. Толстого «Дон Жуан» (1862) ее заглавный герой, идеалист и художник по натуре, произносит следующий монолог о подлинном смысле любви:

В понимании Обломова любовь была именно «узким чувством», стеной, отгораживающей его уединенный мирок от Вселенной; для Ольги Ильинской она — средство единения со Вселенной и сама по себе минивселенная. Счастье этой любви не может быть только личным, оно побуждает осчастливливать людей других, по возможности всех, сделать его «всемирным» (Ф. Достоевский).

Это, разумеется, только в перспективе. Ведь несостоявшиеся брак, семья и семейный дом Обломова и Ольги не позволили героине романа реализовать свою «норму» любви в ее полном объеме в отношениях с Ильей Ильичем. По логике романа, это Ольге Ильинской удастся лишь в любви-супружестве и семейно-домашней жизни со Штольцем.

И сам драматический итог любви Ольги к Обломову не лишает ее тем не менее позитивных обретений, которыми героиню романа обогатила сама претрудная любовная школа. Главное из них — осознание Ольгой неосновательности своей гордой уверенности в том, что она своим участливым и вместе с тем требовательным чувством в состоянии кардинально преобразить Обломова. Говоря в их последней сцене с Ильей Ильичем о том, что она наказана «за гордость» («я слишком понадеялась на свои силы — вот в чем я ошиблась…»), героиня не только осуждает в себе этот первый из семи смертных грехов, но и открывает для себя вслед за сложностью и непредсказуемость человеческих отношений и жизни в целом. В обоюдно глубокой, целомудренной и нежной любви неожиданно открылась как уже неодолимая для героев «бездна» ее тайная трагическая вероятность. Тяжелый для дотоле доверчивой к жизни девушки опыт знакомства с ней («Мне больно <���…>, так больно… — сказала она…». — С. 287) тем не менее благотворен для нее: в любви и семейной жизни со Штольцем Ольга будет и сама чужда самоуверенности и мужу откроет тот драматизм человеческого существования в пределах Земли, которого не одолеть даже их счастливой взаимной любовью до гроба.

Какую школу любви проходит Андрей Штольц? И как ее результаты сказались в штольцевской «норме» любви?

Еще в начале второй части романа мы узнаем, что динамичный и деятельный друг Ильи Ильича был вовсе не чужд сердечных запросов, хотя в тридцать два-тридцать три года еще не узнал сильной любви. «Он не ослеплялся красотой и потому не забывал, не унижал достоинства мужчины, не был рабом, „не лежал у ног“ красавиц, хотя и не испытывал огненных радостей» (с. 129). Сохранивший душевное целомудрие Илья Ильич, однако же, имел до встречи с Ольгой интимную связь с некой Миной, которую ошибочно принимал за любовь к ней. В особо страстные минуты отношений с обожаемой им Ольгой будет он и лежать у ее ног. У Штольца «не было идолов , зато он сохранил силу души, крепость тела, зато он был целомудренно-горд » и «продолжал не верить в поэзию страстей , не восхищался их бурными проявлениями и разрушительными следами…» (там же).