Наталья Дужина - Путеводитель по повести А.П. Платонова «Котлован»: Учебное пособие

Начало духовного пути героя «Котлована» во многом перекликается с исходной ситуацией «Столпа»: Вощева, почувствовавшего «слабость тела без истины» и задумавшегося «среди производства», увольняют с предприятия, где он «добывал средства для своего существования». Поняв, что в том мире, где он жил до сих пор, нет истины, Вощев отправляется на ее поиски в «иной мир» — «другой город». Дополнительной мотивацией духовных поисков Вощева становится тоже «умерший, палый лист», который подбирает герой и которому он обещает: «Я узнаю, за что ты жил и погиб».

«Столп и Утверждение Истины» начинается с описания смятенного состояния души, осознавшей действие в природном мире всепожирающей смерти, и откровенного признания: «Истины нет у меня, но идея о ней жжет меня». А заканчивается уверенностью в том, что «Столп Истины — это Церковь». Повесть Платонова «Котлован» тоже о духовном пути, но в обратном направлении. Это история признания того, что «общепролетарский дом» — не оплот истины; и эта история заканчивается уходом героя из «Города», который должен был стать альтернативой Небесного Иерусалима. Но по вопросу о «столпе истины» финал «Котлована» в отличие от ясного и определенного итога «Столпа» можно назвать открытым.

Из города «довольный, что он больше не участник безумных обстоятельств» и «не жалея о строительстве будущего дома» (62), Вощев идет дальше по миру, рождающемуся к новой жизни, и приходит в деревню. Здесь выполняется вторая часть программы построения социализма — коллективизация. В первой главе мы писали о реальных основах драматизма деревенских сцен повести и о том предположении, что именно ужас коллективизации, духовно сломившей крестьянство и физически погубившей лучших его представителей, стал толчком к написанию «Котлована», дав внутреннюю мотивировку и заглавному «городскому» образу. На материале свидетельств современников мы показали, как воспринимали коллективизацию сами ее участники, крестьяне, и как соотносились с этим восприятием события повести. В целом же деревенская часть «Котлована» менее нуждается в комментарии, чем городская. Причина этого не только в том, что трагические последствия перевода деревни «на социалистические рельсы» более известны, чем процесс «строительства социализма» в городе. Важно и то, что «культурная составляющая» деревенских образов повести понятнее, чем городских. Однако эта «составляющая» присутствует. В согласии со своими творческими принципами, коллективизации как форме социалистических преобразований Платонов тоже находит литературные, фольклорные и библейские аналоги. Все они связаны с темой смерти. Платонов изображает события в деревне через призму загробного мира Данте, обрядового фольклора, в котором смерть занимает важное место, мифологических образов смерти и библейского повествования о конце мира. Коротко остановимся на общекультурной атмосфере этой части «Котлована».

Центральные события повествования о деревне — раскулачивание, разделение крестьян на достойных вступления в колхоз и недостойных, т. е. подлежащих «ликвидации как класса», и отправка последних на плоту. О литературных прообразах сцен раскулачивания мы уже писали. Как считает А. Харитонов, деревню, проходящую очищение «от капиталистических тенденций» перед вступлением в колхозный рай, Платонов уподобляет Чистилищу — месту потустороннего мира в изображении Данте, где души умерших очищаются от грехов перед тем как попасть в рай. Путешествующим по деревне героям открывается картина невероятных крестьянских страданий, мучения же расстающихся со своим имуществом крестьян можно сравнить с изображенными Данте муками грешников. Но кара в этом мире новых этических ценностей обусловлена не преступлениями, а наличием собственности и социальной принадлежностью, заменившими грех в этической градации социалистического учения.

Другой центр событий повести — Организационный Двор, где активист на основании своей «классово-расслоечной ведомости» разделяет крестьян: кого — на плот, а кого — в колхоз. В этой картине отделения «чистых» от «нечистых» А. Кулагина увидела отражение народных представлений о конце света и Страшном Суде, хранилищем которых являются легенды и духовные стихи, рассказывающие о разделении в конце мира живых и воскресших мертвых на праведников и грешников и отправке одних — в рай, а других — в ад. Плот, на котором сплавляют подлежащих ликвидации кулаков, напоминает языческую погребальную ладью: крестьянство оказывается тем «покойником», которого строители нового мира отправляют на ней в мир иной. А также языческий обряд похорон Купалы, в основе которого лежало ритуальное жертвоприношение; «жертвоприношением во имя рождения нового, колхозного строя» [183] Кулагина А. В. Указ. соч. С. 354–355, 346. становится и «ликвидация кулачества как класса». Кроме того, река и переправа по ней вызывает ассоциации со Стиксом, согласно греческой мифологии, текущим в Аид, царство мертвых.

Целование крестьян после их разделения на «организованных членов» и «неорганизованных единоличников», которое происходит на Организационном Дворе перед отправкой плота, уподобляют прощанию еще живых людей перед смертью или с покойником перед его погребением. Характерно, что в «Котловане» прощаются друг с другом и вступающие в колхоз, и записанные на плот — для крестьян и то и другое равносильно смерти.

О главных организаторах коллективизации, активистах, мы писали, когда разбирали реальный контекст «Котлована». Документы свидетельствуют, что этих рьяных представителей народа очевидцы тех событий 1930 г. по созвучию и за бесчеловечность порой называли антихристами. Любопытно, что и современные исследователи платоновского творчества сравнивают проводника коллективизации в колхозе имени Генеральной линии с антихристом. Уже на уровне фонетики именование этого главного исполнителя «курса на коллективизацию» перекликается с именем основного противника Христа, вера в появление которого перед вторым пришествием Спасителя, как пишет А. Кулагина, отразилась и в духовных стихах. Подтверждение фонетической ассоциации Ю. Пастушенко [184] См.: Пастушенко Ю. Поэтика смерти в повести «Котлован» // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 2. М., 1995. С. 195. находит в сюжете «Котлована»: активист не имеет ни лица, ни имени и говорит вполне «по завету», что, по преданию, должен делать слуга дьявола, пародируя Христа. Пародией на Христа с апостолами, несущими в мир новую благую весть, Ю. Пастушенко называет и поход активиста с его «подручными» по деревне в целях колхозной агитации.