Валентин Коровин - История русской литературы XIX века. Часть 2: 1840-1860 годы

Вацуро В. Э. От бытописания к поэзии действительности. С. 210.

Петрунина Н. Н. Орест Сомов и его проза // Сомов О. М. Были и небылицы. М., 1984. С. 19.

В. Ф. Одоевский был замечательным знатоком всех видов искусств, но музыка пользовалась его особым вниманием.

Эта проблема передачи внутреннего через внешнее (противоречие между образом в душе и образом вне души) типична для романтизма (см.: Жуковский, Баратынский, Лермонтов, Тютчев и др.).

Вацуро В. Э. Пушкин и проблемы бытописания в начале 1830х годов. В кн.: Пушкин. Исследования и материалы. Т. VI. М., 1969. С. 150–170.

Маймин Е. А. Литература и быт в идейных исканиях Л. Н. Толстого 80х годов. В кн.: Литературный процесс и развитие русской культуры XVIII–XX вв. Таллинн, 1985. С. 75–77.

Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. IV. М., 1954. С. 503.

См.: Эткинд Е. Г. «Внутренний человек» и внешняя речь. Очерки психопоэтики русской литературы XVIII–XIX веков. М., «Языки русской культуры», 1999, где выражена несколько другая точка зрения.

В лермонтовское время было живо это значение в отличие от современного; «очарование, обаяние, возбуждаемое чемлибо красивым, милым, пленительным».

См.: Пумпянский Л. В. Классическая традиция. М., 2000. С. 611.

См. анализы стихотворения, проведенные М. М. Гиршманом, В. М. Марковичем, а также Ю. М. Лотманом и З. Г. Минц. Ю. М. Лотман (О стихотворении М. Ю. Лермонтова «Парус». В кн.: Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии. СПб., 1996. С. 549–552), в частности, писал, что «мятежный парус стремится не к перемещению в пространстве, а «к изменению состояния». Он же отмечал характерную парадоксальность стихотворения: «Стихи 3–4 последней строфы еще раз меняют смысл произведения, делая его парадоксальным: парус стремится к буре, потому что ищет покоя» (С. 551). С этим Ю. М. Лотман связывал трагический разрыв с жизнью, поскольку состояния души не совпадают с состояниями природы: ясность природы соотносится с «бурей» души, «и только буря в природе может создать душевный покой» (С. 551).

Перечисленные здесь признаки лермонтовской поэмы типологичны: они свойственны романтической поэме в ее байроническом варианте.

См.: Пумпянский Л. В. Классическая традиция. М., 2000, С. 608.

В трагедии «Испанцы» также есть автобиографический мотив: Лермонтов в пору написания трагедии интересовался своим происхождением, которое, по преданию, вел то ли от шотландских предков, то ли от испанского герцога Лерма.

Конечно, риск разоблачения всегда есть, но это входит в правила игры. Маскарад допускает также некоторую фамильярность, более простые отношения, чем обычно, но маска не может гарантировать от оскорблений и преследования.

Совсем необязательно, чтобы всплывали на поверхность только пороки. Страсть баронессы Штраль к князю Звездичу не порочна: баронесса искренно любит князя, хотя знает, что он недостоин ее любви.

См. об этом: Журавлева А. И. Лермонтов в русской литературе. Проблемы поэтики. М., 2002. С. 257.

Мирский Д. С. История русской литературы с древнейших времен до 1925 года. London, 1992. С. 212.

См.: Шмелев Д. Н. Избранные труды по русскому языку. М., 2002. С. 690.

Особенное значение в последние годы приобретает также «прозаическая», сниженно разговорная речь.

Перемена поэтического стиля осознана самим Лермонтовым. В стихотворении «<���С.Н. Карамзиной>» он писал:

Любил и я в былые годы,

В невинности души моей,

И бури тайные природы,

И бури тайные страстей.

Но красоты их безобразной

Я скоро таинство постиг,

И мне наскучил их несвязный

И оглушающий язык.

Конечно, отчетливо сознавая неминуемую условность, схематичность такого деления, в известной мере соответствующего объективной картине и проводимого в целях более удобного изложения.

Указ. соч. С. 217.

Сохраняем написание Лермонтова.

См.: Эткинд Е. Материя стиха. СПб., 1998. С. 181.

В стихотворении видят то ироническую любовную элегию, адресованную женщине, то инвективу, обращенную к Богу.

Легко заметить, что как сама «благодарность», так и просьба о смерти для христианина – греховны.

Наряду с прямым значением слова «пустыня», встречаемым, например, в стихотворении «Три пальмы» («Без пользы в пустыне росли и цвели мы…»), Лермонтов широко употребляет слово «пустыня» в переносных значениях (пустыня как синоним жизни, место странствий, край изгнания, безлюдный остров, бесчувственные, бездушные люди, светское окружение, безлюдье, пустынь, т. е. обитель отшельникабогомольца, удалившегося от мирских сует, психологическая характеристика душевного состояния лирического «я»). Почти во всех этих случаях в слове «пустыня» оживляются эмоциональные ореолы. Лермонтов переносит все вторичные, косвенные, эмоциональные значения слова «пустыня» из внешнего мира в мир внутренний, либо прямо описывая сознание лирического героя, либо предельно сближая его с иными персонажами и явлениями.

И. З. Серман, толкуя стихотворение как элегиювоспоминание о героическом времени и отмечая смешение исторического стиля («колокол на башне вечевой») с расхожим стилем романтической лирики («толпа»), утверждает, что автор объединяется с «толпой», употребляя слова «нас», «нам» (см.: Серман Илья. Михаил Лермонтов. Жизнь в литературе. 1836–1841. Славистический центр гуманитарного факультета Еврейского университета в Иерусалиме, 1997. С. 181). В данном случае, однако, голоса автора и «толпы» не совпадают: во второй части явно «говорит» «толпа», для которой авторпоэт и есть «осмеянный пророк». Это не значит, что лирический герой не принимает упреки «толпы», но до заключительной строфы укоризны брошены всетаки не от его лица.

В стихотворении есть черты сходства с Иовом (см.: Библия, Книга Иова), который не поддался искушениям сатаны и остался верен Богу, несмотря на то, что сатана лишил Иова богатства и наслал на него болезни. Стихи Лермонтова «Посыпал пеплом я главу. Из городов бежал я нищий, И вот в пустыне я живу. Как птицы, даром божьей пищи…» находят соответствие в стихах Библии («Посыпа перстию главу свою и пад на землю…») и в том, что Иов во время болезни удалился из селения.

Исследователи единодушно видят в этих мыслях Лермонтова влияние сенсимонизма.