Валентин Коровин - История русской литературы XIX века. Часть 2: 1840-1860 годы

Несмотря на то, что Полевому удается создать выразительные бытовые характеры, писателя более привлекают герои исключительные, выламывающиеся из своего окружения, наделенные драматической судьбой, страстные, решительные, не изменяющие собственных убеждений и идеалов, – подлинно романтические герои. Таков Симеон – сильный, благородный человек, убежденный в личной правоте, не смиряющийся с несправедливым к себе отношением московского князя. Ощущая несбыточность притязаний на княжение, он, тем не менее, не позволит Василию Дмитриевичу распорядиться своей жизнью. Предпочтение собственного удела, нередко исполненного глубокого трагизма, – «родовая» черта героев исторических повестей Полевого, что придает всему повествованию романтически-возвышенную приподнятость.

Иначе воскресает прошлое в повестях А. О. Корниловича – ученого-историка в декабристской среде, считавшего, что историческая проза требует «величайшей точности в событиях, характерах, обычаях, языке». Отсюда определяющим в его исторических повестях становится прозаический тип повествования, обусловленный их плотной документальной основой.

Профессионально занимаясь Петровской эпохой, публикуя о ней научные работы, а также очерки о нравах этого времени, основанные на литературной обработке документов эпохи Петра, Корнилович избрал ее и темой своих повестей («За Богом молитва, а за царем служба не пропадают», «Утро вечера мудренее», «Андрей Безымянный»).Работая над ними, он использовал, помимо исторического материала, устные рассказы, исторические анекдоты петровской поры, помогающие воссоздать ее по-вальтер-скоттовски – «домашним образом».

Но сведения из частной жизни Петра, о нравах русского общества, описание ассамблей и празднеств нужны Корниловичу не только для характеристики состояния общества. Одновременно писателем выстраивается историческая перспектива петровских преобразований [21] Серман И. З. Александр Корнилович как историк и писатель // Литературное наследие декабристов. Л., 1975. С. 160. , и опять-таки осуществляется это «по-домашнему» («Андрей Безымянный»). За ужином после удачной охоты, посреди «стука ложек, ножей, вилок» разгорается спор между отцом Григорием и хозяином дома, помещиком Горбуновым-Бердышевым о пользе дел Петра. Отец Григорий высказывает собственные суждения, рассказывает анекдот о юности государя, и в конце своего пространного монолога резюмирует: «Государи живут не для одних современников, а бросают семена, растящие плод, от коего снедят потомки…» Это была позиция и самого Корниловича, который относился к Петру в основном положительно, хотя понимал его эпоху как сложное и неоднозначное явление [22] Архипова А. В. Литературное дело декабристов. С. 170. .

Увлеченный историческим предметом повествования, писатель представляет Петербург с его дворцами, соборами, Сенатом, Адмиралтейством, Аничковым мостом… во всей его «странной пестроте и разнообразии»: пышности и убогости, простоте и тесноте, перечисляет именитых жителей города, слободы, улицы. В повести изображается заседание Сената и его участники – окружение Петра, воспроизводится распорядок дня, занятия государя. Описываются развлечения в Летнем саду и на ассамблее в доме Меншикова. Причем все эти материалы имеют достаточно законченную форму и воспринимаются как самостоятельные картины, зарисовки, очерки нравов петровской эпохи. Отсюда, несмотря на то, что автор проявляет себя в повести «Андрей Безымянный» как мастер повествовательной интриги, документальный материал и романтическая «история» Андрея Горбунова существуют сами по себе, автономно и самодостаточно. Документы помогают писателю представить историческое время в вальтер-скоттовском ключе, а любовная интрига призвана проиллюстрировать государственное величие и человеческие добродетели Петра.

Сам рассказ о судьбе героев не избежал условностей и романтических штампов. Здесь представлены восторги первой любви, коварные «клевреты», мешающие счастью влюбленных, ночное преследование, таинственная избушка в лесу и старуха, похожая на ведьму, счастливый случай – встреча с другом, разговор с Петром и, наконец, благополучное разрешение всех несчастий.

Проблема соотнесенности исторического и бытового материала с повествовательной интригой актуальна и в «Рассказе моей бабушки»А. Крюкова.

Рассказанной истории, пожалуй, больше подошла бы обстановка средневекового замка с его тайнами, страхами и подземельями, нежели маленькая крепость с домами – «избушками на курьих ножках», двумя воротами, тремя старыми пушками и с полусотней ее защитников, едва держащихся на ногах от старости.

Стремясь противопоставить историю героини «вымышленным бедствиям. романтических героев», Крюков на деле оказался в плену готовых романтических ситуаций и образов, среди которых подслушанные тайные разговоры, колоритная фигура старухи-мельничихи и ее слуги Бирюка, смахивающего на нечистого. В отличие от Корниловича, Крюкову в описании исторических событий не достает искренности, а главное, правдоподобия. В рассказе бабушки доминируют народные слухи о пугачевщине. Воображение героини рисует Хлопушу и его окружение в ореоле чего-то бесовского («страшные гости», «страшные кровью залитые глаза», «богомерзкие беседы», «сатанинские объятия» и пр.).

Несмотря на явные неудачи художественно-повествовательной манеры А. Корниловича и А. Крюкова, сильной стороной их повестей являлось присутствие исторических и бытовых реалий. Многие из них привлекли внимание Пушкина и были использованы в «Арапе Петра Великого» и в «Капитанской дочке».

Важной темой исторической повести 1830-х годов продолжала оставаться Отечественная война 1812 г. и связанные с ней идеи патриотизма, гражданственности и единства русской нации в период испытаний, составившие основной пафос одной из первых книг, посвященных этому времени и подвигу русской армии – «Писем русского офицера»Ф. Глинки (1815–1816).

С иных позиций подходят к этой теме О. Сомов и Н. Бестужев. В повести «Вывеска»Сомова о 1812 годе рассказывает француз, в прошлом солдат армии Наполеона, своими глазами увидевший то, как русские крестьяне защищают родную землю. Вооруженные топорами, косами, дубинами, кольями, они шли на врага «густой толпой» и «беспрестанно заступали» места погибших. Здесь же раненый священник «не переставал ободрять своих прихожан», и рядом с мужиками был их хозяин – помещик, возглавивший «земское ополчение».

В рассказе чужого солдата совершенно отчетливо просматривалось авторское восхищение народным патриотизмом, но в нем подспудно присутствовала глубокая грусть по славному прошлому русской нации, о котором напомнил русскому путешественнику на чужбине своим незатейливым рассказом французский цирюльник. Аналогичные чувства пронизывают повесть Н. Бестужева «Русский в Париже 1812 года», посвященную времени становления передового русского дворянства, будущих декабристов. В ней автор в каком-то смысле итожил декабристский период в русской литературе, что вылилось в попытку создания исторического образа офицера-декабриста, личности декабриста, отразившей лучшие качества национального характера, о котором так много рассуждали в исторических повестях А. Бестужев и В. Кюхельбекер, с той лишь разницей, что они обращались к далекому прошлому, людям старины, в то время как Н. Бестужев говорил о недавнем времени, о своем поколении. И в этом отношении повесть «Русские в Париже 1812 года» – явление примечательное.