Борис Романов - Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях

Семейная группа Андреевых (сзади слева направо: А. А. Оль, [Е. М. Доброва?], А. Н. Андреева, П. Н. Андреев, неизвестная дама; впереди слева направо: Л П. Андреева, А. Ив. Андреева, Лев. А. Алексеевский, Р. Н. Андреева, Леонид А. Алексеевский, Даниил Андреев, Л. Н. Андреев, Вадим Андреев Вамельсуу. Стереоскопическая фотография на стекле. 1910–е

— Ты помнишь Бусеньку, — сказал Даня, — <���…>после этого случая она пришла объясняться с отцом. У нее было такое лицо, что отец, не возражая, уступил, и мы на другой же день вернулись в Москву» [29] Там же. С. 94–95. . Шестнадцатилетняя перепуганная няня, подхватив мальчика в намокшей шубке, побежала к дому.

Не по себе Ефросинье Варфоломеевне было и от запоев зятя. Как вспоминала двоюродная сестра Леонида Николаевича, особенно сильно он пил после смерти жены. «Как приедет в Москву, побывает на могиле, так и запой» [30] Фатов Н. Н. Указ. соч. С. 215. .

И все же увезла его бабушка не навсегда. Есть фотография лета 1912 года, на которой Даниил в большой белой панаме сидит рядом с озабоченным отцом и задумчиво расположившемся в дачном кресле Добровым. У него, как у взрослых, выражение лица строго сосредоточенное, взгляд напряжен. Фотография сделана на Черной речке. Но когда Даниил Андреев говорил о счастливом младенчестве, он вспоминал не только дом в Малом Левшинском, а и те летние месяцы рядом с отцом на Финском заливе.

Даниил Андреев и Эмма Мацкевич Нижний Новгород. 1911

Бывал он у отца и в Петербурге. Позже рассказывал, как, взяв за руку, отец шел с ним по Петербургу, но вдруг остановился и стал беседовать с каким-то высоким человеком. Даниил сначала послушно стоял, поглядывая по сторонам, потом заскучал и стал нетерпеливо дергать отца за руку. Но тот не обращал на него внимания. Наконец взрослые простились, и Леонид Николаевич ответил сыну, спросившему кто это:

— Это был поэт Александр Блок.

— Как? Разве он не умер? — удивился Даниил, думавший, что все великие поэты давно умерли.

Сохранилась открытка, присланная отцом Даниилу из Италии в январе 1913 года. С узнаваемым андреевским юмором он пишет о римских достопримечательностях, на ней изображенных: «Сыночек Данила. Вот что выросло под носом у твоего папы. Целую тебя. Твой — Леонид — отец».

Л. Н. Андреев, Ф. А. Добров, Даниил Андреев. На Черной речке 1912. Фотография Л. Н. Андреева

Умерла Бусенька весной 1913 года, выхаживая любимого внука от дифтерита и заразившись сама. От Даниила, долго выздоравливавшего, ее смерть скрыли. Двоюродная сестра Саша рассказывала ему о том, что Бусенька в больнице, но очень соскучилась по своей дочке, его маме, а чтобы увидеть ее, надо умереть и отправиться в рай. Бусенька просит внучка отпустить ее в рай, к его маме. После всех уговоров, детских слез и расспросов Даня написал письмо, отпускавшее ее. Следующим летом, у отца на Черной речке, стосковавшись по бабушке, он решил бросится с моста, чтобы попасть в рай, к Бусеньке и маме. Может быть, их лица вдруг померещились ему в темной струящейся и поплясывавшей у черных свай воде. Его успели удержать. Но иной мир, промерцавший в бегущей воде, остался в душе навсегда, став, как становилось все в его жизни, многозначащим мифом. В поэме «Немереча» он рассказал об этом:

Случилось это в их последнее финское лето, предвоенное. Наверное, тогда запомнила его сестра Вера худенького беленького мальчика, сидевшего на камне около кухонного крыльца многолюдного отцовского дома.

Впечатления этого лета, его морские дали, мерцающие в плещущей синеве и дымке мечты остались в нем навсегда (через десятилетия он писал о Балтике: «Ббльшую часть детства я провел в Финляндии и хорошо изучил характер этого своенравного и взбалмошного моря» [31] Письмо Ю. Г. Бружес [1955]. ), попали в стихи:

В Нодендале, о котором говорится в стихах, их и застало в 1914 году объявление войны. В конце июля туда, к отдыхавшим Добровым, приехал из Гельсингфорса железной дорогой Вадим, а Леонид Николаевич приплыл на своей шхуне «Далекий» позже, две недели прокапитанствовав в шхерах, пройдя Барезундский пролив. В связи с войной он решил отправить к Добровым и Вадима. Из Нодендаля в Москву вместе с Добровыми уехали оба его сына.

В памяти Вадима Андреева осталось от дома Добровых ощущение монотонности жизни без событий и волнений. Ему казалось, что само время здесь отставало, «точно так же, как отставали на четверть часа большие круглые часы в кабинете Филиппа Александровича». Он тосковал по отцу, по дому на Черной речке, который даже ночами жил его нервными упорными шагами и стрекотом пишущей машинки. Болезненно мятущийся андреевский дух, заражающий всех окружающих, и отличал его странный дом с большими окнами и прямоугольной башней на финском продутом просторе от вросшего в землю дома в тихом московском переулке.