Елизавета Кучборская - Реализм Эмиля Золя: «Ругон-Маккары» и проблемы реалистического искусства XIX в. во Франции

„Я требую для себя всех свобод, какие только даны Драматургам“, — сказал Золя о „Западне“. Жервеза, Купо и Нана поставлены „в центре романа… здесь кульминационная точка моей драмы“ [150] Э. Золя. Собр. соч., т. 26, стр. 515. . Необходимо подчеркнуть, что речь в данном случае идет не о пьесе „Западня“, над которой Золя при участии двух драматургов начал работать во второй половине 1877 года [151] Золя писал 2 сентября 1877 года Леону Эннику: «Из „Западни“ делают драму в пяти актах и двенадцати картинах. Я усердно работал над ее планом… Мы включили туда самые рискованные сцены романа. Переделка „Западни“ внушила мне страсть к театру…» (Э. Золя. Собр. соч., т. 26, стр. 523). В письмах к Гюставу Флоберу от сентября и октября 1877 года Золя упоминал о том, что «дал себя втянуть» в создание инсценировки «Западни», и это его увлекает: «Я сам много работал над пьесой, хотя и поставил непременным условием, что останусь в тени» (Там же, стр. 525–526). Премьера «Западни» (инсценировка В. Бузнаха и О. Гастино) состоялась в театре Амбигю 18 января 1879 года. Спектакль вызвал к себе большой интерес и имел шумный успех в течение всего сезона. , но именно о романе. Термин „драма“ применительно к роману „Западня“ встречается у Золя неоднократно и вряд ли случаен. По-видимому, здесь следует иметь в виду не только драматизм судеб главных персонажей; формы, присущие драматическому искусству, были призваны выполнить в этом романе важную эстетическую функцию. Специфика жизненного материала, не отличающегося внешней яркостью, обыденность событий, развивающихся среди будней каждодневной жизни, бытовая приземленность происходящего — все это требовало художественных приемов, которые могли бы полнее выявить скрытый Драматизм вовсе не исключительных, а чаще просто незначительных событий, совершающихся в ничем не примечательной обстановке. В моменты наивысшего напряжения в романе Золя предпочитает не рассказывать, но изображать, безошибочно каждый раз находя зримое выражение внутреннего состояния персонажа и с великолепной пластической четкостью раскрывая смысл перемен в его жизни.

Банальность житейской ситуации, недостаток яркости в характере не помешали Жервезе Маккар стать подлинной героиней драмы. Драма начнется не в экспозиции „Западни“. Бегство Лантье, который, покидая Жервезу с сыновьями, „ничего не оставил, ничего не забыл“, захватив с собой даже ломбардные квитанции; одиночество Жервезы в жалких номерах у заставы, где под городской стеной „ночами слышались крики о помощи“, — все это дает основание говорить о драматизме обстоятельств, которые, однако, не затронули характера Жервезы и не сказались губительно на ее судьбе. Пережив дни отчаяния, Жервеза, ставшая поденщицей в прачечной, с глубоким спокойствием и удовлетворением повторяла: „Я работаю, я довольна…“

Начало истинной драмы отодвинуто в глубь романа, когда создадутся новые обстоятельства, которые потребуют от Жервезы больше сил, чем у нее есть. Выбирая ее на роль героини драмы, Эмиль Золя отступил очень далеко от сложившихся принципов драматического искусства. История героини „Западни“ ·— это драма особого рода, в которой обстоятельства и среда играют главенствующую роль, драма слабого характера.

Помещенная в начале романа грубая сцена побоища в прачечной как будто опровергает эту характеристику. Маленькие сыновья пришли сказать матери, что отец уехал. А швея Виржини — сестра разлучницы Адели — тоже явилась в прачечную посмеяться над горем покинутой любовницы Лантье. Золя не воспользовался здесь приемом психологического, в собственном смысле, анализа: физический портрет душевного состояния Жервезы оказался способен передать всю глубину ее отчаяния. „Жервеза не могла плакать, она задыхалась. Закрыв лицо руками, она молча стояла, прислонившись к лохани. Короткая дрожь сотрясала ее. Время от времени она глубоко вздыхала, еще крепче прижимая кулаки к глазам, как бы стараясь обратиться в ничто, исчезнуть перед ужасом своего одиночества“. Внутренне эта сцена ведет к подготовленному всей логикой событий страшному эмоциональному взрыву, когда терпеливая, безропотная Жервеза откроет в себе способность защищаться от непереносимых обид. Но фиксирование преимущественно внешнего действия в пределах всего большого эпизода приведет в конце концов к чрезмерной акцентировке уродливого, грубого, к натуралистической наглядности.

„Я вас сейчас задушу, — бормотала Жервеза в ответ на ядовитые насмешки Виржини. — …Это ваша сестра. Я задушу вашу сестру“. Момент баталии, когда женщины на несколько секунд застыли на коленях, „угрожая друг другу. Растрепанные, грязные, распухшие, бурно дышащие, они настороженно выжидали, переводя дыхание“ — далеко не самый натуралистичный в этой сцене.

Кульминация эпизода рисует Жервезу, захваченную жестокой радостью мщения. С удесятеренной силой повергнув к своим ногам обидчицу — долговязую Виржини, хрупкая Жервеза действовала вальком, как когда-то на берегу Вьорны, при стирке солдатского белья, в такт выпевая:

„Хлоп, хлоп! Марго на стирке. Хлоп, хлоп! Беи вальком…

Хлоп, хлоп! Выбели сердце.,

Хлоп, хлоп! Черно от мук…

Внимание! Я начинаю сначала. Это Лантье, это твоей сестре, это тебе…

Pan! pan! Margot au Iavoir…

Pan! pan!..“

Она ушла из прачечной с окровавленной щекой, таща за руки сыновей, сильно хромая под тяжестью мокрого белья.

Но это единственный раз в романе, когда вспышка ослепляющей ярости и отчаяния, взрыв неистового гнева превратит Жервезу Маккар в рассвирепевшую мстительницу. И данная сцена не отменяет характеристики, которую дает себе сама Жервеза. Открыто, чистосердечно рассказывала она влюбленному в нее Купо о самом главном из того, что знает о себе. „Напрасно думают, что у нее сильная воля. Нет, наоборот, она очень слабохарактерная. Из боязни огорчить кого-нибудь она идет туда, куда ее толкают“. И признавалась, что при мысли о будущем „чувствует себя, как монета, подброшенная в воздух: орел или решка выйдет — это дело случая“. То, что Жервеза называет случаем, относится, главным образом, к ее окружению; в большей степени, чем любой из персонажей Золя, Жервеза зависит от среды. „Я хотела бы жить среди честных людей“, — высказывает она сокровенное желание. „Потому что дурная компания — это все равно, как капкан: прихлопнет, раздавит“, превратит „в ничто…“.

Чего она ожидает от судьбы в том благоприятном случае, если доведется ей жить среди честных людей, которые не будут толкать ее к дурному? Мечта Жервезы —· иметь работу, постоянный кусок хлеба, жить в своей комнатке, чтоб было чисто. „Ну, стол, кровать, два стула, не больше…“ Ей хотелось бы, „если это только возможно“, воспитать как следует детей. „Есть еще одна мечта: чтобы меня больше не били… Да, я не хочу, чтоб меня били… И это все. Понимаете? Все…“ Подумав, она отыскала для довершения счастья еще одно желание: после тяжелого детства и бесприютной юности Жервезе, когда придет ее час, „приятно было бы умереть в своей постели“.