Елизавета Кучборская - Реализм Эмиля Золя: «Ругон-Маккары» и проблемы реалистического искусства XIX в. во Франции

Философия паразитического существования несложная, но твердо усвоенная (Леон Грегуар с некоторым превосходством говорил запутавшемуся в делах Денелену: «…моя акция спокойно лежала в ящике и кормила меня, хотя я ничего не делал»); наивно-циничная убежденность в своем «естественном» праве пользоваться трудом других (разве доходы от денье «идут на что-нибудь дурное?»); глубоко укоренившаяся собственническая мораль, диктующая незлым, по-видимому, людям поступки жестокие (о чем они, впрочем, не подозревают), — все эти стороны до определенного момента могли бы и не бросаться в глаза, поскольку Грегуары — рядовые, тихие хищники, и так невозмутимо мирно течет жизнь в идиллической Пиолене.

Но в усадьбу Грегуаров придет жена Маэ с детьми. В повседневной обстановке встретятся лицом к лицу и расстанутся без столкновения представители двух семей: одной — нищей, но создавшей своим трудом все богатства округа, и другой — спокойно и уверенно этими богатствами пользующейся. Грегуары останутся в атмосфере сытости и полнейшего благополучия; Маэ покорно и безнадежно уйдет. Однако особая сила этого обнаженного социального контраста в том и заключена, что он взят из каждодневной действительности и обеими сторонами воспринимается как нечто незыблемое (жене Маэ предстоит еще многое пережить, пока она возмутится, начав размышлять о справедливости и несправедливости). К проблеме композиции Эмиль Золя сохранял постоянный интерес и с великолепным искусством пользовался ее возможностями, внося психологические оттенки, усиливая эмоциональную окраску сцен (что с таким блеском достигнуто, например, в «Западне»),

Но в «Жерминале» композиция выполняет наиболее важную функцию. В процессе сопоставлений контрастирующих планов создается образ целого, предоставляющий читателю возможность выйти за пределы данной ситуации, в область широких социальных обобщений и оценок; внешне обособленные линии раскрываются как две стороны одного и того же явления — общества, построенного на эксплуатации; композиция выступает как средство, дающее возможность выразить суть идейной концепции произведения.

«Люди, к сожалению, не изобрели еще способа жить без еды». Жена Маэ убедилась, что на этот раз буфет совершенно пуст: ни корки хлеба, ни остатков еды, «ни даже кости, которую можно поглодать», — никакой возможности продержаться «до субботы», если лавочник Мегра не продлит кредит или добрые господа из Пиолены не дадут сто су. Экономические дела семьи Маэ «спутала беда — пришлось уплатить двадцать франков сапожнику», грозившему подать в суд. От этого нерадостного события, не такого уж редкого в доме Маэ, протянулась нить к большому реалистическому обобщению.

О длительности и тяжести пути в Монсу и затем в Пиолену можно судить по тому, как много сменилось по дороге местностей, через которые шла Маэ с двумя младшими детьми: пустыри, окраина деревни, превращенной в фабричное предместье, сараи, длинные заводские постройки с высокими трубами, извергавшими копоть; большая дорога, утопающая в грязи, черной и липкой, «как разведенная сажа»; заброшенная старая шахта Рекийяр. От Маршьенна на протяжении двух миль снова дорога, «прямая, точно лента, смазанная дегтем». Монсу с маленькими кирпичными домиками для рабочих. Церковь. Танцевальные залы. Пивные. Кофейни. Сахарный завод. Канатная фабрика. Заводские корпуса Компании, склады, мастерские, двухэтажные дома для начальства, особняк директора в виде швейцарской горной хижины, лавка Мегра… Это был бесконечный путь. «Маленькие следы, остававшиеся на дороге», виднелись всюду, где проходила Маэ с детьми.

«Я опять пришла, господин Мегра… Послушайте, вы ведь не прогоните меня, как вчера… Два хлеба, не больше, господин Мегра. Я ведь человек рассудительный, я не прошу кофе…» Маэ изъяснялась «короткими мучительными фразами». Мегра отрицательно качал головой. Женщина так ждала помощи откуда бы то ни было, что, не отличавшаяся набожностью, остановилась на дороге, «как вкопанная», с надеждой глядя на встретившегося кюре: «Ей вдруг представилось, что священник непременно должен ей чем-нибудь помочь». Улыбнувшись детям, он прошел мимо… Если и господа из Пиолены не дадут ста су, «тогда хоть ложись и умирай». Осталось еще два километра.

«Дитя мое, исполни свой небольшой долг» («…remplis ton petit office»), — обратилась г-жа Грегуар к дочери, когда иззябшая и голодная Маэ с детьми была допущена служанкой в столовую, где хозяева Пиолены задыхались «от жары и переполненного желудка».

Le petit office — это была необременительная нравственная обязанность, которую возложили Грегуары на дочь Сесиль: помощь бедным входила в их понятия о хорошем воспитании. Милосердие они понимали «разумно»: это избавляло их и от глубокого сострадания к несчастным и от значительных трат.

«Маэ были горды и никогда еще не просили милостыни». Но не по этой причине мать с детьми ушла из Пиолены, так и не получив монеты в сто су, на которой были сосредоточены все ее мысли, а потому, что у Грегуаров «были правила». Они «постоянно боялись обмана», опасались оказать «поддержку пороку», заботились о добродетели неимущих и «никогда не давали денег, никогда! Ни десяти су, ни двух су…», подавая милостыню только натурой.

Ожидая, пока принесут узел со старым платьем для бедных, хозяин Пиолены беседовал с Маэ. Семеро детей? Г-н Грегуар «даже привскочил от негодования». Давно ли работают в копях? «Бледное лицо Маэ озарилось горделивой улыбкой»: семья мужа — с незапамятных времен… Это началось, никто не помнит, когда…. с того дня, «как первый раз ударили кайлом в Рекийяре». «Но согласитесь сами, моя милая, что и рабочие далеко не всегда поступают разумно…. пьянствуют, залезают в долги…» Маэ степенно согласилась, что так бывает, однако муж ее не пьет, «а дела наши оттого идут не лучше»; но, испугавшись, не задела ли хозяев, добавила, что главное ведь — это жить, «как бог послал». Г-н Грегуар «весьма одобрил ее».

Ничтожная «разумная» филантропия ни в малейшей степени не должна была затрагивать «долгих блаженных часов пищеварения», из которых состояла жизнь владельцев Пиолены: «им стало скучно и неприятно видеть перед собой такую нужду». Но зрелище этой отчаянной бедности не заставило их отступить от незыблемых правил. «Мы не можем». Г-н Грегуар отказал Маэ наотрез «с таким видом, будто исполнял некий долг». Впрочем, отзывчивая Сесиль несколько превысила свой petit office. Заметив, что дети пристально, не отрываясь, смотрят на сдобную булку, она протянула им два ломтя; но затем взяла их обратно и велела подать себе старую газету. «Погодите, вам завернут, поделитесь дома с братьями и сестрами». Ленора и Анри благоговейно приняли этот дар, который, однако, до дома не смогли донести. Описание обратного пути Маэ заняло всего две строки. В обратном порядке развертывалась знакомая панорама, но что из того? Маэ шла, все равно ничего не видя: «не видела ни пустынных полей, ни черной грязи, ни тусклого неба: все кружилось у нее в глазах». А самого Маэ все утро, «пока он работал, задыхаясь в штольне», мучила мысль, что в доме пусто.