Владимир Гаков - Четыре путешествия на машине времени (Научная фантастика и ее предвидения)

Впрочем, это еще не все. В том же номере была помещена маленькая заметка, поясняющая картинку на обложке (вполне мирная на вид атомная электростанция будущего). В заметке даже как-то обыденно — будто речь шла о кольцах Сатурна или о бензольном "колечке" — разъяснялось, что атомную энергию можно использовать и в будущих войнах, причем "высвобождение энергии будет столь ужасным, что целые города могут быть стерты с лица земли"…

А времени оставалось все меньше, стрелки часов истории завершали положенный круг: в "горячие" сороковые годы журнал публикует два произведения о предотвращении катастрофы на атомном предприятии — рассказ Роберта Хайнлайна "Взрыв всегда возможен" и повесть Лестера Дель Рея "Нервы"… На таком фоне и произошла самая знаменитая и чаще других упоминаемая история с рассказом малоизвестного фантаста Клива Картмилла.

Рассказ, название которого переводится двояко — "Линия смерти" или "Крайний срок", — вышел в мартовском номере за 1944 год. И тут же начались неприятности вполне объяснимые, но от того не менее фантастические: к Кэмпбеллу в контору нагрянули агенты ФБР. Их реакция была понятна — ведь автор рассказа подробно описал технологию изготовления атомного оружия! И хотя расследование показало, что никто из штата редакции и авторского состава доступа к секретной информации по проекту "Манхэттен" не имел, подозрения улеглись далеко не сразу.

Что и говорить, Картмилл угадал и описал буквально все! Но забавно читать письмо, опубликованное в журнале спустя четыре месяца, письмо, в котором постоянный читатель в пух и прах разносит Картмилла за "научную несостоятельность" его идеи! "Все эти штучки с соединением двух докритических масс урана-235 с целью вызвать цепную ядерную реакцию не выдерживают никакой научной критики. Это не научная фантастика, а весьма посредственная "фэнтези", — заявлял скептик.

Вряд ли сам автор удивительного рассказа догадывался, как мало времени осталось его идее ходить в "фантастических". Еще успел выйти весною 45-го рассказ Филиппа Уайли "Райский кратер" — последний, скорее всего, научно-фантастический рассказ о взрыве атомной бомбы, но стрелки часов уже стояли на указанной черте.

И полгода не прошло, как страхи писателей-фантастов материализовались, превратившись в реальную угрозу всему человечеству. Ранним утром в "черный понедельник", 6 августа, с базы на острове Тиниан поднялся в воздух и взял курс на Хиросиму бомбардировщик Б-29, "летающая крепость", которым командовал капитан ВВС США Клод Изерли.

Когда-то (теперь уже давным-давно) на самой заре американской журнальной фантастики ее основатель Хьюго Гернсбек предложил лозунг-девиз: "Экстравагантная фантазия сегодняшнего дня — холодный факт дня завтрашнего". Атомный гриб над японским городом, в один миг унесший почти сотню тысяч жизней, превратил вчерашние фантазии в ледянящий душу факт.

Весь мир, а вместе с ним и научная фантастика, вступил в новую эру — атомную. И встал вопрос: не последнююли?

Оборвалась за отсутствием объекта История; цивилизации, о которой она рассказывала, пришел конец.

"В это мгновение началась и окончилась война… Бомбардировка закончилась, как только самолеты, мчась со скоростью пять тысяч миль в час, приблизились к цели и приборы предупредили о ней пилотов. И столь же молниеносно, как взмах серпа, окончилась война… Город поднялся на воздух. Казалось, бомбы и город поменялись местами. Еще одно невероятное мгновение — новый, неузнаваемый, с неправдоподобно высокими зданиями, о каких не мечтал ни один строитель, зданиями, сотканными из брызг раздробленного цемента, из блесток разорванного в клочки металла, в путанице обломков, с переместившимися окнами и дверями, фундаментом и крышами, сверкая яркими красками, как водопад, который взметнулся вверх, вместо того чтобы низвергнуться вниз, как фантастическая фреска, город замер в воздухе, а затем рассыпался и исчез".

И еще один абзац, из другой книги:

"…Там, за окном, за раскалившимися стенами лежала мертвая планета. Ее убили в самый разгар весны, когда на деревьях едва проклюнулись листочки и в норах только что появились крольчата. Теперь нигде ни единого зверя. Ни одной птицы. Даже насекомых. Только сожженная Земля. Жилища обратились в пепел. Лишь кое-где торчат обуглившиеся, искореженные колья, вчера еще бывшие деревьями. И на развалинах мира — горсточка людей, возможно, оставленных в живых в качестве подопытных морских свинок, необходимых для какого-то гигантского эксперимента. Незавидная доля. В этой всемирной гигантской мертвецкой осталось всего несколько работающих легких, перегоняющих воздух. Несколько живых сердец, перегоняющих кровь. Несколько мыслящих голов. Мыслящих. Но во имя чего?.."

Двадцать лет разделяют произведения, из которых взяты эти фрагменты. Обе книги хорошо знакомы нашему читателю — это романы "451° по Фаренгейту" Рэя Брэдбери и "Мальвиль" Робера Мерля. Прошли десятилетия, но эстафетную палочку тревоги по-прежнему крепко сжимает рука писателя-фантаста.

И совсем удивительная перекличка с тем фрагментом из уэллсовского "Освобожденного мира", что был процитирован выше! Уэллс — Брэдбери — Мерль. 1914 — 1955 — 1975… Не прошло и полувека. И если Уэллс лишь фантазировал, то Брэдбери мог познакомиться с материалами, описаниями очевидцев бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. А спустя двадцать лет появится "Мальвиль", в котором за некоей "литиевой" бомбой уже ясно виднеется вполне реальная — нейтронная. И вот что знаменательно: Брэдбери говорит только о городе, поднявшемся на воздух, Мерль — уже о "планете, которую убили в самый разгар весны"…

В западной фантастике пятидесятых годов тема третьей — и последней — мировой войны была едва ли не самой популярной. Тут всего намешалось понемногу — и панического ужаса, и осознанного протеста; да и чисто прагматический нюх безошибочно подсказывал ремесленникам, что тема не выдохнется ни через месяц, ни через год.

Конвейер книжного рынка, особенно американского, с его культом бодрящего оптимизма, быстро приспособился к нестандартной новой продукции и, перемолов ее, начал штамповать промышленными партиями. И случалось, голос честных художников заглушался шумом коммерческого прибоя, выбрасывающего на прилавки волны сработанных под копирку "концов света".

А ведь голос этот, дойди он до ума и сердца читателей фантастики во всем мире, мог бы принести пользу, и очень большую. И приносил. Вспомним врезавшуюся в память брэдбериевскую новеллу "Будет ласковый дождь". Писатель написал этот реквием по ушедшему человечеству и оставшейся "жить" технике в годы, когда и слов таких не знали — нейтронная бомба. Но как угадан символ и как он ко времени сейчас.