Георгий Адамович - Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску

К этому месту письма Иваск сделал примечание: «Да, я так написал: но это шутка! Ю<���рий> И<���васк>. — Ремизов вообще дорог по воспоминаниям об эпохе символистов, и он еще — вроде талисмана, “маскотт”! А кое-что — просто хорошо!»

В одной из своих рецензий (Новый журнал. Книги 51–52 // РМ. 1958. 5 июня) Адамович писал о Ремизове: «Не скрою, не стану притворяться: мне лично “ключ” к этому очень сложному, очень противоречивому, замечательному и несносному писателю нужен. Завидую тем, кто им восхищается без оговорок или отбрасывает его без колебаний!» Более ранних высказываний такого рода нам отыскать не удалось.

В недатированном письме к И.Чиннову Адамович продолжает тему:

Иваску я третьего дня написал едва ли не самое злое письмо в моей жизни — по поводу возвещенного им превознесения Ремизова в следующей книжке «Опытов». Не могу с этим примириться, хотя лично против Ремизова ничего не имею. Это — сдача всех позиций, измена, предательство того облика поэзии, который — мне казалось — в «Опытах» мало-помалу проступал. Это восхваление поэзии-лжи, поэзии-лукавства, всего, что мне отвратительно, сколько бы ни было за ним таланта. И кроме того, это поддержка всех обманутых Ремизовым модернистических дураков. Я Иваску почти написал отказ от дальнейшего участия в журнале и все думаю, надо ли это сказать публично, с объяснением причин? Если боюсь этого, то исключительно потому, что боюсь саморекламы и какой-то неуместной принципиальности, которую трудно было бы объяснить.

(Письма к Чиннову. С.253).

Имеется в виду рассказ В.Варшавского «Рассеянность. Из записок художника». (Оп. 1957. № 8. С. 26–35) и статья Иваска «Философ в дурацком колпаке. Владимир Филимонов» (Там же. С. 73–82).

Заметка В.В.Вейдле по поводу юбилея Ремизова (в отличие от неозаглавленных материалов Г. Иванова и В.Маркова) называлась «Алексею Михайловичу слава!».

В своей статье В.Ф.Марков писал:

…здесь мы даже не сравниваем его с пресловутой группой «парижской ноты». «Нота» может не существовать, потому что в его стихах есть все, чего требует Адамович, и еще очень много сверх то- 41 го, а лучшие представители «ноты» не дотягивают даже до рецептов «властителя дум» 30-х гг. Сравнить его хотя бы с Поплавским, этим парижским Есениным для избранных, или с немного малокровной музой Штейгера.

(Марков В. О поэзии Георгия Иванова// Там же. С.84).

Речь идет о статье Адамовича «Наши поэты: Георгий Иванов» (НЖ. 1958. Кн.52. С. 55–62). Вторая и последняя статья из этого цикла была посвящена Одоевцевой (Там же, 1960. № 61 С. 147–153). См. в письме Адамовича к И.Чиннову от 31 мая 1961: «Я не хотел продолжать этой серии, не хотел вообще писать ее. Но сначала пристал Г.Иванов, потом Одоевцева — будто и ему, и ей это было крайне важно!..» (Там же. 1989. № 175. С.257). В письме к Одоевцевой от 5 марта 1958 Адамович замечает: «Гуль прислал письмо с восторгом по поводу) моей статьи о Жорже. Карповичу будто бы тоже очень понравилось. Действительно, не статья, а бонбон» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.470). О работе над статьей см. также письма Адамовича к Р.Б.Гулю от.7 декабря 1957,9 января и 3 февраля 1958 (Письма Георгия Адамовича к Роману Гулю / Публ. Г.Поляка; примеч. В.Крейда // НЖ. 1999. Кн.214. С. 201–203).

В финале статьи Адамовича действительно использованы стихи Е.А. Баратынского «Молитва» (1842 иди 1843) («Царь небес! Успокой…»).

Статья о творчестве Г.Иванова довольно подробно обсуждается в письмах Адамовича к Иванову и Одоевцевой, в частности, в письме от 21 октября 1957: «…статью о Жорже напишу непременно Практически от моей статьи не будет ничего, м<���ожет> б<���ыть>, 5 долларов лишних от какого-нибудь мецената, да и то едва ли. Не может ничего быть. А что у Жоржа какой-то зуд, мало мне понятный, я знаю давно…» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С. 454–455 и далее).

О поездке Иваска в Европу в 1958 у нас мало сведений; в основном они ограничиваются последующими письмами, а также письмами Адамовича к И.Одоевцевой, где 25 июня сообщается: «Приехал Иваск, ничего, но с заячьей губой, чего я не люблю» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды. С.488).

Речь идет о рецензии: С.П. «Опыты» // НРС. 1957. 8 декабря. Приведем цитату из нее:

Большинство вещей, помещенных в восьмой книжке, именно таковы, но стоит пробежать оглавление, чтобы убедиться: «знакомые все лица», имена, встречаемые в печати из года в год… Неужто и в сам деле так узок у нас писательский круг и вовсе нет незнакомцев? Стихи Георгия Иванова, Ирины Одоевцевой, Игоря Чиннова — формально отличные стихи. Сетовать на то, что эти стихи унылы и мрачны, непозволительно. Предполагается ответ: ага, хотите, чтоб гром победы раздавался? Гражданских ноток желаете? Не будет вам гражданских ноток.

В письме к Иваску Цетлина замечает: «№ 8-й имеет успех. Сегодня мне сказал г. Аронсон, что он хотел писать, но М.Е. Вейнбаум ему сказал, что он попросил это сделать кого-то другого. Г.Я. Аронсон мне сказал, что считает этот номер талантливым и парадоксальным» (Amherst. Box 7. F.13). Псевдоним автора рецензии раскрывается в письме Ю.Большухина от 24 декабря 1957 к Иваску: «Некто, написавший об ОПЫТАХ в Н<���овом> Р<���усском>С<���лове>, пожелал остаться неизвестным, но я открою Вам эту жгучую тайну: инициалы С.П. означают: Сам Писал. Или, как выражался Иван Александрович Хлестаков, “барон Брамбеус это тоже я”. Статья могла бы быть, конечно, и лучше, но Брамбеус участвует в номере, и это его немножко связало в похвалах соперникам, т. е. собратьям по перу” (Там же. Box 1. F 40).

Юрий Большухин (Юрий Яковлевич Кандиев, 1903—?) — прозаик, журналист. Возможно, имеется в виду статья: Большухин Ю. Поиски и находки // Оп. 1957. № 8. С. 195–101, или какая-нибудь из следующих публикаций Ю. Большухина: Об одной книге, о России, о людях // НРС. 1957.8 декабря; Три старика // Там же. 23 декабря (назовем разделы этой статьи: «Что ни шаг, то Маршак»; «Андрей Упит»; «Сергей Коненков»; подп.: «Юр. Б.»); Клюквенные заросли в «Литгазете» // Там же. 1958. 19 января.

В статье «Невозможность поэзии» Адамович писал о Цветаевой:

Она, конечно, была настоящим поэтом, и, конечно, у нее попадаются отдельные прелестнейшие строфы, мелодические и меланхолические, женственные, как ни у кого. Задумчивость, полусонно-певучие интонации, тихий, сомнамбулический ход некоторых ее стихов к Блоку или ранних стихотворений о Москве неотразимы. Но творческие претензии Цветаевой мало-помалу оказались в разладе с ее силами: утверждаю это как очевидную истину, хотя и знаю, что остаюсь в одиночестве. Юрий Иваск, например, один из ее верных, стойких поклонников, вспомнил даже Державина, говоря о ней <���…> о том, что в ее скороговорке, в ее причитаниях и восклицаниях, в ее ритмической судороге нет творческой новизны — т. е. данных для развития, — по-моему, и спорить нельзя.