Ольга Кафанова - Тургенев, Флобер и Жорж Санд: межкультурный полилог

«Пишут для всех, для всех, кто нуждается в приобщении. Когда ты не понят, ты смиряешься и начинаешь снова. Когда тебя понимают, ты радуешься и продолжаешь. В этом весь секрет наших упорных трудов и нашей любви к искусству. <���…> И если настоящее бесплодно и неблагодарно, если теряешь всякую активность, всякое доверие к публике, служа ей, насколько это в твоих силах, остается упование на будущее, которое поддерживает мужество и залечивает всякую рану, нанесенную себялюбию» [4] Ibid. P. 84. .

Флобер, казалось бы, был равнодушен к читательскому успеху своих произведений. Но когда этот процесс конфликта с публикой затянулся, он впал в настоящую депрессию. Он не мог простить равнодушия к своему роману «L’Èducation sentimentale». Тургенев подбадривал своего друга, но понимал, однако, что настоящий художник не может долго жить без успеха, означающего понимание и признание его творческих открытий другими. Он очень надеялся на читательский успех «Искушения Святого Антония». 20 февраля 1870 г. Тургенев писал: «Да, конечно, к вам были несправедливы, но наступил час, когда надо собраться с силами и обрушить на голову читателей подлинный шедевр. Ваш „Антоний“ может сыграть роль такого булыжника. Не мешкайте с этим, вот мой постоянный припев» [5] Тургенев И.С. Полн. собр. соч.: В 28 т. Письма: В 13 т. Т. 8. М.; Л., 1964. С. 189. . Когда надежда на успех и этого произведения не оправдалась, Тургенев переложил ответственность за провал на недостаточно развитого читателя. В июньском письме 1874 г. он писал: «Решительно, „Антоний“ не для широкой публики: обыкновенные читатели в ужасе от него отшатнулись — даже в России. Я не думал, что соотечественники мои такие жеманные. Тем хуже! Но „Антоний“ — книга, которая будет жить несмотря ни на что» [6] Там же. Т. 10. С. 441. .

Но потеря связи с читателем может возникнуть и по вине самого художника. Тургенев понимал, что в своих экспериментах с объективным методом Флобер перестает учитывать не только вкусы массового читателя, но и элементарные законы восприятия. Это не могло не беспокоить русского писателя, с тревогой следившего за претворением замысла «Бувара и Пекюше». Пребывание Флобера в горах Швейцарии он советовал ему использовать для «того, чтобы придумать нечто захватывающее, жгучее, пламенное». В этом же июльском письме 1874 г. Тургенев попытался робко скорректировать план последнего романа. Флобер, как известно, задумал создать монументальное эпическое произведение, в котором бы сама композиция и подбор фактов должны были продемонстрировать ограниченность как отдельного заурядного человека, стремящегося к знанию, так и несовершенство самого знания, воплощенного в разных науках и искусствах, дающих противоречивые результаты.

Тургенев советовал трактовать этот сюжет в духе Свифта или Вольтера, но Флобер упрямо настаивал на своем замысле серьезного и даже «устрашающего» произведения. Он умер, написав только первый из двух задуманных томов, и Тургенев считал, что этот роман убил его друга.

Таким образом, полилог трех писателей демонстрирует, что равнодушие художника к читателю — химера, и затянувшееся непонимание автора и публики чревато драматическими или даже трагическими последствиями.

Один из интереснейших вопросов в переписке Жорж Санд и Флобера касался природы художника. К 22 ноября 1866 г. относится письмо, по каким-то причинам не оправленное Флоберу и оставшееся в бюваре Жорж Санд. Она размышляет в нем над утверждением друга: «не нужно быть ни спиритуалистам, ни материалистом, <���…> но натуралистом». Санд понимала под словом «натуралист» развитие всех потребностей существования, в том числе и потребностей плоти. Она размышляла в духе Бальзака, а точнее главной идеи его «Шагреневой кожи»:

«Наши излишества в работе, так же как и излишества в удовольствиях нас совершенно убивают, и чем более мы значительны по своей природе, тем больше мы переходим границы и переступаем предел наших возможностей». Она выступила с идеей «равновесия, которое должно существовать в природе материальной („la nature matérielle“) и природе думающей („la nature pensante“): …умеренность, относительное целомудрие, воздержание от злоупотреблений, все, что вы хотите, но это называется всегда равновесием » [7] Gustave Flaubert — George Sand. Correspondance. P. 101–102. .

Своего рода равновесия в собственной жизни Жорж Санд удалось достичь в последние полтора десятилетия, когда сложился ее гармоничный уклад в Ноане, в котором было место искусствам (и не только литературе, но и театру марионеток, живописи, музыке), а также и другим увлечениям — ботанике, минералогии, воспитанию внучек. Флоберу этого «равновесия», гармонии явно не хватало: ради своей фанатической приверженности к литературному труду он отказался от любви, семьи, и процесс старения, сопровождавшийся все большим погружением в экспериментальные поиски и непониманием со стороны публики, протекал для него особенно болезненно. Тургенев это очень хорошо понимал. Он подсказывал Флоберу возможные выходы из депрессии: погружение в природу, поэзию вплоть до совместного путешествия в Россию. У него самого была Россия, Спасское, воздухом которого он время от времени ездил дышать. У него была музыка, страсть к охоте, и, наконец, дом, который он построил возле семейства Виардо.

Но все же идеалом, образцом гармоничной личности художника в литературном треугольнике оказалась Жорж Санд, которая была на полтора десятка лет старше обоих мужчин, но никогда не жаловалась на тяготы жизни или приближение смерти. «Меня восхищает госпожа Санд, — признавался Тургенев в письме 8 ноября 1872 г.: какая просветленность, какая простота, какой интерес ко всему, какая доброта! Если для того чтобы обладать этими качествами, надо быть немного благостным, любить народ, чуть ли не следовать евангельским заветам — право же! И эти добавления можно принять?» [8] Тургенев И.С. Полн. собр. соч. Письма. Т. 10. С. 276. Это размышление было вызвано недовольством Флобера на Санд, которому она советовала жениться или, по крайней мере, отыскать возможного внебрачного ребенка, ради которого можно было бы жить, не сосредоточиваясь исключительно на себе. Сам Флобер вынужден был позже согласиться с Тургеневым. Возвращаясь из Ноана в конце апреля 1873 г., где они гостили вместе с Тургеневым, он признавался в письме к Жорж Санд, что оба грустили, завидуя ее сыну Морису, настолько им было хорошо у нее. «Я соскучился по Авроре и по всем домашним. <���…> Да, это так, как хорошо чувствуешь себя у вас! Какие вы все хорошие и остроумные! „Почему нельзя жить вместе? Почему так плохо устроена жизнь?“ — писал Флобер. [9] Флобер Г. Собр. соч.: В 5 т. Т. 5. М., 1956. С. 399.