Александр Лавров - Русские символисты: этюды и разыскания

2
И мы, разорванностью сближены,
Взглянули в тесное стекло,
Где призраки непостижные
Колышатся светло.

Ты узнала мой лик отуманенный,
Я — твой младенческий рот…
Так двух звезд отраженье, приманено
Гладью вод,
В глубине живет.

Целуясь над пространствами,
Сближаясь в беспредельности,
Лучисто светило в новых небесах
Мы, — символ постоянства,
Дрожь над движеньем бесцельности
Полярной звезды, уходящей чуть зримо в веках…

Режут хрупко сани снег;
Нежит жутко ранний бег.

Где туманы белой ночи?
Светом пьяны смело очи!

Было что-то, или нет?
Смыл заботы лилий свет!

Пусть звала я вялой лаской:
Грусть былая стала сказкой, —

Славно вспомнить мне об ней [687]
В ровном, томном сне саней! [688]

Ночь остыла; — тени страсти…
Прочь, что было! день у власти!

Месяц белый, словно пьяный
Навзничь лег на облаках;
Даль закутана в туманы, —
Крэп на чьих похоронах?

Нет, не то! Мой сон — не это!
Я дрожала с ним вдвоем,
В темной комнате без света,
Грудь на грудь, к лицу лицом.

Нет, не то! Я задремала
На постели у себя,
Называла, призывала
Имя милое, любя…

Нет, не то! Я вдруг проснулась
И пошла к нему, к нему —
И дорога протянулась
Через светы, через тьму.

Я иду, и месяц пьяный
Навзничь лег на облаках;
Даль закутана в туманы,
Крэп на чьих похоронах?

Чего ж они хотят? Все это так знакомо!
И ощупь рук во мгле, и заглушенный вскрик,
И миг, качаемый бессмысленной истомой…
Ах! с детства ко всему не каждый ли привык?

Чего ж им надобно? Моей притворной дрожи,
Мной согласованной с их трепетами в лад?
Касанья беглого моей горячей кожи,
Струящей вкруг себя пьянящий аромат?

Нет! — лишь сознания, что мы смеялись вместе,
Лишь славы, что он был любовником моим,
Среди своих друзей позорно-громкой чести:
Затем что платят мне дороже, чем другим…

Мальчик милый, мальчик маленький,
Почему ты мне так мил?
Ты в петлицу цветик аленький
Так лукаво посадил.

У тебя и губы алые
Словно розы лепестки.
Но твои глаза усталые
Дышат прелестью тоски.

Мальчик милый, друг обманчивый,
Но о ком твоя печаль?
Прошепчи, но не доканчивай, —
Разувериться мне жаль.

Дай мне в слове недосказанном
Имя Нелли угадать.

Тихо-гаснущим закатом
Неба [693]даль озарена,
На востоке лиловатом [694]
Встала ранняя луна.

Встала, смотрит: всюду ясно,
Говор, топот, шум колес…
«Где ты, сумрак безучастный,
Ночь, приют стыда и грез!

Ночью — страстная вакханка,
В блеске дня я всем смешна!»
И, на небе чужестранка.
Блекнет бледная луна…

Мы были дети; Ночь синела;
Созвездья плавали в пруду…
Нас учит бледный день — стыду,
Нас учит сумрак — верить в тело! [696]

Упали мы на влажный мох,
Среди корней узлистых дуба.
Мой друг сдавил мне груди грубо [697],
А я сдержала слабый вздох [698].

Мы были дети; ночь синела
Над нами — вся в живых огнях!
И пахло сыростью во мхах,
И я вдыхала запах тела!

[Молочное зимнее небо
Растаяло, — в небе весна!
И, детски беспечная, Ева [700]
Смеется, вольна и хмельна.

И вновь у запретного древа,]

Вы знаете ль, что значит быть голодной
И проходить по улицам столицы,
Смотреть в витрины с завистью бесплодной,
Где выставлены жареные птицы?

Встречать красавиц, радостных и сытых,
Мужчин с заломленными котелками,
И чувствовать, как из окон открытых
Трактиров — безобразно пахнет щами?

Присядешь на бульваре на скамейке
И думаешь, глядя в пустое небо,
Что, если б было только три копейки [702],
Возможно было бы купить фунт хлеба.

Подсядет старичок, из тех, что в сквере
Забрасывают удочки для ловли [703]
Случайных женщин… И в душе нет веры,
Что не дойдешь до горестной торговли…

Ах, страшно ли продажу ласк изведать!
И худшее бывало в жизни прошлой…
Но продаваться с тем, чтоб пообедать…
Нет, это слишком грустно, слишком пошло!

Но, если б я была сыта, и даже
Могла надеть изысканное платье,
Сегодня ж я гуляла б в «Эрмитаже»
И продавала дорого объятья!

Помню милый луг зеленый,
Где сплетали мы венки;
Вниз сбегающие склоны
К тихим заводям реки [705];

Церкви старой (век Ивана!)
Очерк строгий и простой;
И всходящий пар тумана,
В час вечерний, над травой.

В этом мире трав росистых,
Кашек, , повилик,
Под надзором звезд лучистых
Был так весел крик

С образами бреда нежно смешивались
Тихие слова, — подсказаны любовью, —
Надо мною чьи-то губы свешивались [707],
Чей-то лик склонялся низко к изголовью.

Был ли это призрак, тени длительные,
Зыбкие созданья огненной болезни?
Но хотелось длить мне миги упоительные,
Я сказать не смела образу: «исчезни!»

Расцветало утро, все сверкающее [708],
Как цветок гигантский на стебле мгновений,
Я искала тщетно тающее:
Солнце разогнало призраки и тени.

О, скорей вернуться к бреду завлекательному
Может быть, и ниже, в полумраке, словно
Наклоняясь к другу,
Призрак поцелует, сладко и любовно.

Вдвоем с тобой мы бродим в мире,
Откуда нет для нас дверей,
Как гости лишние на пире
В толпе излюбленных гостей [710].

Как брат с сестрой, без денег, в тире
В кругу стреляющих детей [711],
Ты [712]балаганный царь в порфире,
Я заклинательница змей.

Взывать к Христу, молиться Фебу,
Смешно, с пустых подмосток нам.
В тоске мы взор возводим к небу
Лишь на потеху шутникам.

Им веселей, когда на зебу
Факир, смеясь, стучит в там-там.
Вниманья к гаеру не требуй,
Как балаган сменить на храм?