Евгений Гусляров - Лермонтов в жизни. Систематизированный свод подлинных свидетельств современников.

Лермонтов . Автобиографические заметки

В личной судьбе обоих было особенно много сходства. У того и другого отцы, по-видимому, были натуры родственные. Во всяком случае, много общего в положении их относительно сыновей. Оба жили вдали от них, а когда приезжали, то дети бывали свидетелями страшных сцен между отцами и воспитавшими их матерью и бабушкой. Мать Байрона любила сына, но была взбалмошной женщиной, то баловавшей его не в меру, то делавшею ему сцены. То же можно сказать и о воспитавшей Лермонтова бабушке, заменившей ему рано умершую мать.

П. А. Висковатов . С. 154—155

Мишель начал учиться английскому языку по Байрону и через несколько месяцев стал свободно понимать его; читал Мура и поэтические произведения Вальтера Скотта (кроме этих трех, других поэтов Англии я у него никогда не видал), но свободно объясняться по-английски никогда не мог, французским же и немецким языком владел как собственным. Изучение английского языка замечательно тем, что с этого времени он начал передразнивать Байрона.

А. П. Шан-Гирей. С. 729

Всякий раз, как я заходил в дом к Лермонтову, почти всегда находил его с книгою в руках, и книга эта была — сочинения Байрона и иногда Вальтер Скотт, на английском языке, — Лермонтов знал этот язык.

А. М. Меринский 1. С. 295

...В юношеских стихотворениях Байрона, изданных 18-летним поэтом под названием «Часы досуга», немало встречается подражаний разным поэтам и особенно Оссиану. В них много водянистого, обыденного, ничем не отличающегося от стихов любого школьника-стихотворца, и, строго говоря, не много оригинальных строк и идей. В одном с ним возрасте Лермонтов является уже более оригинальным и зрелым в своих произведениях.

П. А. Висковатов . С. 152

Какое имело влияние на поэзию Лермонтова чтение Байрона — всем известно; но не одно это, и характер его, отчасти схожий с Байроновым, был причиной того, что Лермонтов, несмотря на свою самобытность, невольно иногда подражал британскому поэту.

А. М. Меринский 1. С. 296

Ранняя любовь, непонятная и оскорбляемая в чуткой душе, заставила его ее болезненно воспринимать и корчиться от того, что почти незаметно было пережито бы другими; он бросился в крайность: зарылся в неестественную, напускную ненависть, которая питала в нем сатанинскую гордость. И эта сатанинская гордость, опять-таки искусственно, прикрывала самую нежную, любящую душу. Боясь проявления этой нежной любви, всегда приносившей ему непомерные страдания, поэт набрасывает на себя мантию гордого духа зла. Так иногда выносящий злейшую боль шуткой и сарказмом подавляет крик отчаяния, готовый вырваться из глубины растерзанного сердца.

П. А. Висковатов . С. 157

Большая часть из современников Лермонтова, даже многие из лиц, связанных с ним родством и приязнью, говорят о поэте как о существе желчном, угловатом, испорченном и предававшемся самым неизвинительным капризам, — но рядом с близорукими взглядами этих очевидцев идут отзывы другого рода, отзывы людей, гордившихся дружбой Лермонтова и выше всех других связей ценивших эту дружбу. По словам их, стоило только раз пробить ледяную оболочку, только раз проникнуть под личину суровости, родившейся в Лермонтове отчасти вследствие огорчений, отчасти просто через прихоть молодости, — для того, чтоб раздать сокровища любви, таившиеся в этой богатой натуре.

А. В. Дружинин. С. 632

У него было болезненное самолюбие, которое причиняло ему живейшие страдания. Я думаю, что он не мог успокоиться оттого, что не был красив, пленителен, элегантен. Это составляло его несчастие. Душа поэта плохо чувствовала себя в небольшой коренастой фигуре карлика.

В. И. Анненкова. С. 128

Особенным неженкой он не был, а пошлости, к которой он был необыкновенно чуток, в людях не терпел, но с людьми простыми и искренними и сам был прост и ласков.

У многих сложился такой взгляд, что у него был тяжелый, придирчивый характер. Ну, так это неправда, знать только нужно было, с какой стороны подойти.

Н. П. Раевский . С. 167

Дом его был открыт для друзей и знакомых, и, если кто к нему обращался с просьбой о помощи или одолжении, никогда и никому не отказывал, стараясь сделать все, что только мог.

П. К. Мартьянов 2. С. 596

Отдаваясь кому-нибудь, он отдавался от всего сердца, но это редко с ним случалось.

Фр. Боденштадт 1. С. 321

Он был характера скорее веселого, любил общество, особенно женское, в котором почти вырос и которому нравился живостью своего остроумия и склонностью к эпиграмме; часто посещал театр, балы, маскарады; в жизни не знал никаких лишений, ни неудач; бабушка в нем души не чаяла и никогда ни в чем ему не отказывала; родные и короткие знакомые носили его так сказать на руках; особенно чувствительных утрат он не терпел; откуда же такая мрачность, такая безнадежность.

А. П. Шан-Гирей. С. 729

Он был собою лишь в беседах со своею музою да на лоне природы.

П. А. Висковатов . С. 145

Не была ли это скорее драпировка, чтобы казаться интереснее, так как байронизм и разочарование были в то время в сильном ходу, или маска, чтобы морочить обворожительных московских львиц. Маленькая слабость очень извинительная в таком молодом человеке.

А. П. Шан-Гирей. С. 729

Он был чуток к любви и безгранично предан тем, кого заключил в свое сердце. Но именно эта бесконечная преданность и делала его требовательным. Одна фальшивая нота заставляла его съежиться в самом себе и нарушала все душевное равновесие. Восстановление прежних отношений было уже немыслимым. Нежнейшие струны, вновь связанные, не могли издавать прежнего чистого звука. При всем желании возобновить прерванные отношения, этого не удавалось Лермонтову, и он переходил к сарказму, в котором не щадил ни себя, ни других. От этого он внутренне чувствовал себя еще более несчастным.

П. А. Висковатов . С. 145

Необычная сосредоточенность Лермонтова в себе давала его взгляду остроту и силу, чтобы иногда разрывать сеть внешней причинности и проникать в другую, более глубокую связь существующего, — это была способность пророческая, и если Лермонтов не был ни пророком, в настоящем смысле этого слова, ни таким прорицателем, как его предок Фома Рифмач, то лишь потому, что он не давал этой своей способности никакого объективного применения. Он не был занят ни мировыми историческими судьбами своего отечества, ни судьбою своих ближних, а единственно только своею собственной судьбой, — и тут он, конечно, был более пророк, чем кто-либо из поэтов.

В. С. Соловьев. С. 365

Он испытывал власть судьбы. Он вперед, так сказать, теоретически изведывал жизнь и страдание с самого детства. Он страдал более чем жил.