Мария Боброва - Марк Твен

На самом же деле общественные и литературные позиции Твена в «Простаках за границей» не определяются ни «простачеством», ни «фронтирсменством» автора книги.

В книге даны прекрасно выписанные, иронически обрисованные типы кичливых и невежественных американских буржуа. Автор не скрывает своего презрения к ним. Вот как он изображает американских хвастунов в Париже, Марселе, в Италии, в Дамаске.

«Я рожден независимым, сэр, и я хочу, чтобы все это знали!» — похваляется подвыпивший янки. Твен комментирует: «Он не добавил, что он был из рода ослов, но все и так это понимали».

Другая разновидность американского буржуа вызывает еще большее отвращение Твена. Он описывает «американских попугаев», которые, забыв свою национальную гордость, расписываются в книгах отелей на ломаном французском языке; возвратившись на родину, щебечут «только по-французски», здороваются «только по-французски», усы носят а ля Луи-Наполеон, забывают даже звучание собственного имени на родном языке.

«Неприятно видеть американца, который назойливо тычет всем в глаза свою национальность на чужой земле, — пишет Твен, — но жалкое зрелище представляет тот, кто добровольно делает из себя какое-то половинчатое существо… плохонького гермафродитного француза».

Уже в раннем периоде своего творчества Марк Твен вступает в борьбу с ханжеством, притворством, фальшью. Зачем восхищаться тем, что не вызывает и не может вызвать восторга, зачем притворяться культурным, если ничего не смыслишь в памятниках искусства, зачем корчить из себя святош, если единственный бог для американского буржуа — его доллары?

Твен-путешественник часто «любуется, размышляет, благоговеет» перед изумительными творениями европейского искусства и культуры. Ярость своего негодования он обрушивает на головы невежественных соотечественников, когда они в погоне за образчиками для коллекций не щадят памятников древнего искусства. Описанию египетского сфинкса Марк Твен посвящает лучшие страницы своей книги. Он не находит должных слов, чтобы выразить свой благоговейный восторг перед этим изумительным творением человеческого гения. Велика поэтому его ярость и негодование, когда он видит одного из своих спутников с молотком в руках у лица сфинкса: эта «человекообразная рептилия» пытается отбить кусочек челюсти сфинкса для своей коллекции. Американские «пилигримы» готовы «утащить даже Голгофу при отъезде из Иерусалима», — саркастически пишет Твен. Невежество, бесцеремонность, кичливость, грубость буржуа-американца возмущает и оскорбляет Марка Твена. Его соотечественники своим поведением позорят родную Америку. Они по-обезьяньи перенимают худшие привычки и манеры европейца, становясь посмешищем окружающих.

Марк Твен прилагает большие усилия, чтобы поднять среднего американца до более высокого уровня — до понимания истинной красоты. Но Твен отвергает условности. Красиво то, что действительно красиво, а не то, что принято считать красивым. Он восстает против низкопоклонства и раболепия перед европейской культурой, но отдает должное истинным памятникам европейского искусства.

Красив кружевной Миланский собор — воздушное каменное видение, прекрасен Акрополь в лунном свете, величественны и прекрасны развалины гигантского древнего сооружения в Палестине — Баальбека, красив сказочный город-оазис Дамаск, незабываем грозный Везувий, прекрасна сама природа во всех ее видах.

Твен дает превосходное описание Помпеи, мертвый город оживает на страницах книги; воссоздается его былая кипучая жизнь.

«На одной из главных улиц, — рассказывает он, — находится большой каменный водоем с краном, из которого струится вода, и в том месте, где усталые, потные поденщики из Кампаньи опирались правой рукой, когда прикладывали губы к крану, образовалось углубление в дюйм или два. Подумайте, какое несчетное число рук должно было упираться в это место, чтобы так стереть твердый, как железо, камень!»

Острый взор, наблюдательность, стремление дать свои собственные оценки — достоинства молодого писателя. При всем этом — темпераментность, патетичность и самый задушевный лиризм.

Лиризм наравне с юмором увлекал простых людей — читателей книги, делал их горячими поклонниками твеновской манеры.

О Дамаске, например, Твен говорит, что город скрючен, скомкан и грязен, но этот оазис в пустыне имеет 4000-летний возраст, и это восхищает Марка Твена. Его обычный иронический стиль уступает место патетической библейской фразе:

«Ты стар, как сама история, ты свеж, как дыхание весны, ты цветешь, как бутоны твоих роз, и благоухаешь, как цветы померанцев, о Дамаск, жемчужина Востока!»

Недаром А. Пейн назвал «Простаков» «эпической симфонией». Достаточно прочесть поэтические страницы, посвященные описанию сфинкса в Египте, чтобы оценить мастерство Твена-лирика.

Марка Твена привлекают картины мастеров Ренессанса, он восторгается полнокровным и жизнерадостным древнегреческим искусством, но его утомляют «целые мили картин старых мастеров» XIII века, в искусстве которых он плохо разбирается.

Художников Ренессанса он обвиняет в раболепии, угодливости. Они принижали свой талант, служа мелким интересам мелких властителей.

Медичи во Флоренции «заставляли изображать свои пошлые подвиги на суше и на море на огромных фресках (то же делали венецианские дожи), где Спаситель и святая дева бросают им букеты с облаков и сам бог рукоплещет со своего небесного трона. И кто же писал эти картины? Тициан, Тинторетто, Паоло Веронезе, Рафаэль!» — горячо негодует Твен.

В пылу борьбы с традиционными воззрениями Марк Твен не замечает своей основной ошибки в оценке живописи Италии: он подходит к искусству с антиисторическими мерками, требует от художников XII–XVI веков сознания людей XIX века. Но, даже совершая ошибки, Твен защищает принцип народности в искусстве, утверждая, что художник должен находить вдохновение в общественном, должен взращивать «семена своего таланта» «в сердцах и головах простых людей».

«Простаки», несомненно, являются книгой антирелигиозного содержания, хотя все выпады против религии имеют слегка приглушенный характер; нападки ведутся главным образом на духовенство и религиозную обрядность. Один исследователь насчитывал в книге 89 комических намеков на библийские и евангельские сюжеты; она является пародией на «Странствования пилигрима» Джона Беньяна (1628–1688) и на религиозную экзальтацию, характерную для этого произведения. В Англии и Америке поэма Беньяна была любимым чтением многих поколений. Беньян создал образ глубоко верующего человека, наделив его всеми положительными, с точки зрения христианства, чувствами. Марк Твен нарисовал злую карикатуру на «верующих» дельцов-американцев. Путешественники по «святым местам» не расстаются с привычной маской ханжества. Юморист без конца издевается над их лицемерным благочестием.