Стивен Прессфилд - Война за креатив. Как преодолеть внутренние барьеры и начать творить

Вместо того, чтобы задействовать самопознание, самодисциплину, упорно трудиться и ставить перед собой долгосрочные цели, мы просто потребляем продукт.

Многие пешеходы были покалечены или убиты на перекрестке Сопротивления и Коммерции.

По оценкам врачей, от 70 до 80 % их работы не связано с лечением болезней. Люди не болеют, они драматизируют свою жизнь. Иногда самое трудное в работе врача — сохранять невозмутимое выражение лица. Как сказал Джерри Сайнфелд по поводу 20-летия своей творческой карьеры: «Многое было просто восхитительно».

Проблемы со здоровьем придают значимость вашему существованию. Болезнь, крест, который приходится нести… Некоторые люди постоянно переходят от одного недуга к другому: едва они вылечатся от одной болезни, как на смену приходит другая. Это напоминает акт творения, заменяющий реальные дела, которых жертва избегает, тратя так много сил на поддержание своего состояния.

Акт жертвенности — это форма пассивной агрессии. Его цель — добиться удовлетворения не за счет честного труда, самосовершенствования или любви, но за счет манипулирования другими с помощью молчаливой (а иногда — не особо молчаливой) угрозы. Жертва заставляет других спасать ее или вести себя так, как она хочет, держа окружающих в качестве заложников собственной болезни / душевного распада или просто угрожая сделать их жизни настолько невыносимыми, что они сами исполнят все ее желания.

Выступление в роли жертвы — антитеза выполнению своей работы. Откажитесь от нее.

Иногда, словно бы не осознавая наше собственное Сопротивление, мы выбираем в партнеры того, кто успешно преодолел или преодолевает Сопротивление. Я не знаю, почему. Возможно, нам легче наделить нашего партнера силой, которой мы на самом деле обладаем, но которую боимся использовать. Возможно, нам не так страшно, если мы верим, что наша половина достойна того, чтобы прожить свою жизнь полноценно, а мы — не достойны. Или, возможно, мы надеемся использовать нашего партнера в качестве модели для подражания. Возможно, мы уверены в том, что часть силы нашего партнера перейдет к нам, если мы всего лишь будем находиться рядом с ним.

Вот как Сопротивление уродует любовь. Оно будит яркие страсти — Теннесси Уильямс мог бы написать об этом трилогию. Но разве это любовь? Если бы вы пользовались поддержкой своей половины, разве не мучило бы вас собственное неумение жить полной жизнью вместо того, чтобы коротать время под покровительством супруга? А если бы вы сами поддерживали партнера, разве не возникло бы у вас желания позволить ему сиять своим собственным светом, а не греться в лучах вашего?

Когда я взялся за эту книгу, Сопротивление почти победило меня. Мой внутренний голос твердил, что я должен писать романы, а не философскую беллетристику, и мне не следует излагать эти концепции Сопротивления открыто; вместо этого мне следует включить их в какой-нибудь роман в качестве метафоры. Это довольно-таки тонкий и убедительный аргумент. Логическое обоснование, которое предоставило мне Сопротивление, состояло в том, что мне следовало написать, скажем, произведение о войне, в котором Сопротивление было бы показано в форме страха, испытываемого воином.

Сопротивление также, приняв форму моего внутреннего голоса, утверждало, что мне не следует поучать других или строить из себя философа-мудреца — потому что это желание суетно, эгоистично и, возможно, даже порочно, и в конце концов оно принесет мне вред. Это напугало меня и показалось очень разумным.

В конце концов двигаться дальше меня побудило то, что я чувствовал себя глубоко несчастным, оставаясь на месте и не двигаясь дальше. Как только я садился и приступал к делу, то самочувствие тут же налаживалось.

Что дает Сопротивление? Во-первых, ощущение пустоты и брошенности. Мы грустим. Страдание заполняет собой все. Мы утомлены, мы беспокойны. Мы не можем получить удовольствие ни от чего. Нас мучает беспричинное чувство вины. Мы хотим то спать, то безудержно веселиться. Мы чувствуем себя нелюбимыми и недостойными людьми. Мы испытываем отвращение ко всему. Мы ненавидим жизнь. Мы ненавидим себя.

Сопротивление, ничем не сдерживаемое, поднимается на невиданную высоту. Затем появляются пороки. Наркотики, беспорядочный секс, интернет-зависимость.

Совершенно бесспорно, что Сопротивление становится болезнью. Депрессия, агрессия, дисфункция. Затем — настоящее преступление и физическое саморазрушение.

Похоже на реальную жизнь, я знаю. Но это не так. Это — Сопротивление.

Оно особенно коварно потому, что мы живем в потребительской культуре, остро реагирующей на отсутствие счастья и сосредоточившей всю свою жаждущую прибыли артиллерию на линии фронта, чтобы эксплуатировать это чувство. Нам продают продукт, наркотик, развлечение. Джон Леннон как-то спел:

Наша обязанность как художников и профессионалов — устроить нашу собственную внутреннюю революцию, локальное восстание в наших головах. Только так мы освободимся от тирании потребительской культуры. Мы пошлем подальше рекламу, фильмы, видеоигры, журналы и канал MTV, которыми мы загипнотизированы с самой колыбели. Мы отключимся от розетки, признав, что способны справиться с нашим страхом, не пополняя счета компании «Дерьмо Инкорпорейтед» — а лишь делая нашу работу.

И художника, и религиозного фундаменталиста волнует одно и то же — тайна их существования как индивидов. Они задаются одними и теми же вопросами: кто я такой? Зачем я здесь? В чем смысл моей жизни?

На более примитивных стадиях развития человечество не заботили такие вопросы. В состояниях первобытности, варварства, в кочевой культуре, средневековом обществе, в племени и в клане положение человека устанавливалось заповедями общины. И только начиная с древних греков, с рождением свободы и личности, такие темы стали актуальными.

Эти вопросы — не из легких. Кто я такой? Зачем я здесь? Они столь трудны, потому что человек изначально не создан для того, чтобы функционировать как личность. Мы созданы, чтобы жить в племени, чтобы действовать как часть группы.

Наша психика запрограммирована миллионами лет эволюции охотника-собирателя. Мы знаем, что такое клан; мы знаем, как вписаться в стаю и племя. Но мы не умеем оставаться в одиночестве. Мы не знаем, как стать свободными личностями.