Лев Колодный - Кто написал «Тихий Дон»? Хроника литературного расследования

Остается ответить на вопрос: почему 17 глава оказалась также на 51 странице?

Дело в том, что после 28 ноября Шолохов вынужден был перенумеровать все написанные к тому времени листы, потому что, во-первых, окончилась стопка первоначально пронумерованной бумаги, во-вторых, номера страниц, начиная с 47, стали бы повторяться, усложняя ориентирование в рукописном море.

После второй нумерации и появился с 9 (бывшей первой) страницы двойной счет, а последняя в первоначальном числовом ряду страница 46 стала 50.

После 28 ноября Шолохов перестает датировать страницы. Вероятно, это объясняется тем, что при переносах глав даты могли только путать автора…

Еще одна особенность рукописи просматривается после этого временного рубежа: писатель пускает в дело карандаш.

Карандашом начата 17 глава на 51 странице:

«Только после того, как узнал от Томилина Ивана про Анисью, понял Степан, вынашивая в душе тоску и ненависть, что, несмотря на плохую жизнь и на ту обиду, что досталась ему Анисья не девкой, любил он ее тяжкой, ненавидящей любовью».

Слова «что досталась ему Анисья не девкой» мы в публикуемых текстах не найдем.

Сократил автор строки и в конце главы. Теперь она завершается так:

«– Анисья! – придушенно окликнул Григорий.

В ответ тягуче заскрипели дверцы».

За ними в рукописи было:

«Григорий скинул фуражку, чтоб не увидал кто красный околыш, и, щурясь, поглядел ей вслед. Как будто ухарской в раскачку поступью шла по-над плетнем не Аксинья, а другая, чужая и незнакомая».

Следующая, 18 глава Шолоховым также начата карандашом на 56 странице:

«За житом, не успели еще свозить на гумна, подошла и пшеница».

Чем дальше читаешь рукопись, тем больше видишь авторских сокращений, тем сильнее возникает желание, чтобы когда-нибудь (чем скорей, тем лучше) был издан первоначальный вариант «Тихого Дона». Все сокращения – будь то фразы, эпизоды или целая глава (с ней мы встретимся впереди) высокохудожественны, полнокровны, свидетельствуют о необыкновенном таланте, поразительном знании жизни народа во всех ее проявлениях.

Второй абзац 18 главы всем известен таким:

«Урожай, хвалились люди, добрый. Колос ядреный, зерно тяжеловесное, пухлое».

Вот как описывается урожай в черновике:

«В этом году урожай был добрый. Колос ядреный, зерно тяжелое, пухлое. С весны прихватило хлеба восточным суховеем, оттого стебель низковат ростом, тощ. Соломенка никудышная».

Как говорится – ни убавить, ни прибавить. Однако убавлял много раз…

Почти всю эту главу Шолохов написал карандашом, рассказав, как братья Мелеховы, поехав на покос, перессорились в дороге так, что проезжавшей соседке показалось: перекололись вилами…

На 63 странице вновь пошли в ход черные чернила со слов:

«– Ты што? Какими вилами? Кто дрался?.. – Петра, моргая, глядел на отца снизу вверх и переступал с ноги на ногу».

Отца Григория автор продолжает называть Иваном Семеновичем, на этой странице читаем: «Иван Семенович исступленно затряс головой и, бросив повод, соскочил с задыхавшейся лошади».

Однако двумя страницами ранее именно соседка, поднявшая ложную тревогу и вынудившая Ивана Семеновича мчаться в степь спасать сыновей, возьми да и скажи:

«– Климовна! Подбяги, скажи Пинтялею-турку, што ихние ребята возле Татарскова кургана вилами попоролись».

Как видим, автор даже не заметил, как в сознании у него родилось новое имя, и по инерции продолжал и дальше называть отца по-старому.

На середине 63 страницы пошла следующая глава – 19, ставшая XVIII.

«Коршуновы слыли первыми богачами в станице…»

Как видим, здесь автор уже переселил Коршуновых с хутора Журавлева в станицу, сделав их соседями Мелеховых.

Михаил Шолохов устремился к финишу первой части неудержимо и, судя по тексту черновика, не знал в те часы творческих мук, трудно даже поверить, что перед глазами некий черновик, настолько все чисто, ясно, разборчиво, завершенно.

На 64 странице Шолохов писал:

«– Бог с ним и с богатством… – шипела в заросшее волосами ухо Федора Игнатьевича. Тот сучил ногами, влипал в стенку и всхрапывал, будто засыпая».

Вот и отец Натальи, Мирон Григорьевич, как видим, еще зовется Федором Игнатьевичем…

То ли кончились чернила, то ли Шолохову понравилось писать карандашом, вверху 65 страницы со слов: «Приезд сватов застал их врасплох» – вновь взялся за карандаш. Последние строки этой главы дописывал чернилами:

«В горнице доканчивали третью бутылку, сводить жениха с невестой порешили на первый Спас».

На ускоренных оборотах катил колесо романа Михаил Шолохов к промежуточному финишу – концу первой части, сменяя перо на карандаш, карандаш – на перо, спеша излить на бумагу свои страстные желания.

На 68 странице пошла 20 (XIX) глава:

«В доме Коршуновых царила предсвадебная суета…».

По-видимому, и эту главу, четыре страницы, написал быстро, за день. Только в последнем ее абзаце видишь следы усталости, помарки, словно перо перестало повиноваться автору. Пошла правка, «седло» заменил «подпругами», глагол «поехал» – на редкий глагол – «заиноходил»… Стало лучше: «Скрипнув подпругами, легко внес плотное тело на подушку седла и заиноходил со двора дробной рысью».

И эти строки запропастились, до нас не дошли. А вот последние слова главы: ««Одиннадцать ден осталось», – высчитывала в уме Наталья и вздохнула и засмеялась», – оказались неприкосновенными.

Стопка с рукописью романа росла. На 72 странице начинается 21 (XX) короткая глава («Всходит остролистая зеленая пшеница…»), посвященная Аксинье, ее растоптанной любви. Полторы страницы полны правок: видно, что не мог спокойно и безмятежно писать о горе главной героини автор – «…на вызревшее в золотом цветенье чувство наступил Гришка тяжелым сыромятным чириком с запахом березового дегтя». Последние три слова зачеркнул.

Не стало рукописных строк: «…поперек горла становился этот лохматый горячий клубок», толкал бабу на «свое бесчестье, на прежний позор».

Поправил такие кровью написанные строки: «И на донышке сердца остренькое, как оставленное жало пчелы, томилось, покалывало, гнало мутную в жилы кровь». Вместо последних шести слов написал: «точило сукровичную боль».

Однако эти правленые страницы не идут ни в какое сравнение с теми, что в начале «Тихого Дона» с зачеркнутыми абзацами, густой правкой, записями на полях. Единственная пометка, встречающаяся на 73 странице, – «Нов. стр.», то есть новая строка, относится к словам: «Встает же хлеб, потравленный скотиной». Перед ними Шолохов поставил также большой корректорский знак начала абзаца. В целом же глава подверглась минимальной правке, и можно сказать, что текст 21 главы рукописи относится к тексту беловика один к одному.