Людвиг Витгенштейн - Философские исследования [litres]

139. Когда кто-то произносит слово «куб», например, я знаю, что оно означает. Но способно ли полное употребление слова открыться мне, когда я понимаю его таким образом?

Что ж, с другой стороны, разве значение слова не определяется также через это его употребление? И не конфликтуют ли между собой эти способы выяснения значения? Может ли то, что мы схватываем мгновенно согласно употреблению, соответствовать или не в быть состоянии соответствовать употреблению? И как то, что открывается нам в единый миг, что возникает перед мысленным взором в мгновение ока, может соответствовать употреблению?

Что возникает перед нашим мысленным взором, когда мы понимаем слово? – Наверное, некая картина? Разве это не может быть картина?

Предположим, картина и вправду возникает в сознании, когда мы слышим слово «куб», – скажем, образ куба. В каком смысле эта картина может соответствовать или не соответствовать употреблению слова «куб»? – Возможно, ты скажешь: «Все просто; если этот образ приходит ко мне, а я указываю, к примеру, на треугольную призму и говорю, что это – куб, тогда употребление слова не соответствует образу». – Но разве оно не соответствует? Я преднамеренно выбрал этот пример, поскольку несложно вообразить метод проецирования, по которому данный образ все же окажется соответствующим.

Образ куба действительно предлагает нам определенное употребление, но для меня возможно использовать его и иначе [24].

140. Тогда какую ошибку я допустил? Не ту ли, какую хотелось бы выразить так: я счел, что картина навязывает мне конкретное употребление? Как я мог подумать об этом? Что именно я подумал? Существует ли вообще картина, или нечто, похожее на картину, что навязывает нам конкретное употребление; быть может, моя ошибка связана с тем, что я перепутал одну картину с другой? – Ведь мы могли бы выразиться и так: мы пребываем самое большее под психологическим, а не логическим воздействием. А теперь выглядит так, будто нам известны обе разновидности случаев.

Каково следствие моего довода? Он привлек наше внимание (напомнил нам о том) к тому факту, что имеются и другие процессы помимо того, о котором мы думали первоначально и который мы порой готовы именовать «применением образа куба». Таким образом, наша «убежденность в навязывании употребления» заключается в том, что мы сосредоточились исключительно на этом случае и ни на каком другом. «Есть и иное решение» означает: имеется что-то еще, что я также готов назвать «решением»; к чему готов применить такой-то и такой-то образ, такую-то и такую-то аналогию, и так далее.

Очень важно понимать, что один и тот же образ, возникающий перед нашим мысленным взором, когда мы слышим слово, может применяться различно. Будет ли он иметь сходное значение в обоих случаях? Думаю, мы скажем – нет.

141. Предположим, однако, что в нашем сознании возникает не просто образ куба, но и метод проецирования. – Как мне представить это? – Возможно, я вижу перед собой схему, обозначающую метод проецирования: скажем, рисунок двух кубов, соединенных линиями проекции. – И что, это позволяет существенно продвинуться вперед? Я могу теперь вообразить различные применения этой схемы? – Что ж, да; но не значит ли это, что применение возможно представить мысленно? – Вероятно: только нужно отчетливо сформулировать, как мы применяем это выражение. Допустим, я объясняю кому-то различные методы проецирования, чтобы этот человек мог их применять; давай спросим себя, когда именно метод, который я имел в виду, возникнет в его сознании Теперь мы очевидно принимаем два различных критерия: с одной стороны, картина (любого вида), которая рано или поздно возникает в сознании; с другой – применение, которое – постепенно – обретает воображаемое. (И нельзя ли недвусмысленно сказать здесь, что для картины абсолютно несущественно, что она имеется в воображении, а не в качестве рисунка или модели; или снова: как нечто, что сам он создает как модель?)

Возможен ли конфликт между картиной и применением? Да, возможен, поскольку картина внушает нам ожидания иного применения, ведь люди обычно используют этот образ вот так.

Я хочу сказать: у нас есть типичный случай и нетипичные случаи.

142. Лишь в типичных случаях употребление слова четко предписано; мы знаем и ничуть не сомневаемся, что следует сказать тогда-то или тогда-то. Чем нетипичнее случай, тем более сомнительным представляется то, что мы говорим. И если все вправду сильно отличается от того, что есть на самом деле – если нет, например, никакого характерного выражения боли, страха, радости; если правило становится исключением, а исключение правилом; или оба превращаются в явления примерно одинаковой частоты, – это приведет к тому, что наши типичные языковые игры утратят смысл. – Процедура взвешивания куска сыра и определения цены по перемещению стрелки весов потеряла бы смысл, если бы часто случалось, что куски сыра внезапно увеличивались в размерах или уменьшались без всякой видимой причины. Это замечание станет яснее, когда мы будем обсуждать отношение выражения к ощущению и подобные темы [25].

143. Теперь изучим следующий тип языковой игры: когда A дает приказ, Б должен записать последовательность знаков согласно определенному правилу.

Пускай первый из этих рядов будет рядом натуральных чисел в десятичной записи. – Как Б учиться понимать эту запись? – Прежде всего для него запишут ряд чисел и потребуют, чтобы он их переписал. (Пусть вас не смущает выражение «ряд чисел»; оно здесь применено правомерно.) И тут уже наблюдается типичное и нетипичное в реакции обучающегося. – Сначала, возможно, мы водим его рукой, пока он записывает ряд от 0 до 9; но тогда его возможность понимать будет зависеть от того, сможет ли он продолжить запись самостоятельно. – И здесь можно предположить, например, что он записывает числа независимо, но в неверном порядке: иногда пишет одну цифру, иногда наугад ставит другую. И коммуникация на этом прекращается. – Или снова: он допускает «ошибки» в порядке. – Различие между этим и первым случаем, конечно, состоит в частоте. – Или он делает систематическую ошибку; к примеру, записывает любое второе число или воспроизводит ряд 0, 1, 2, 3, 4, 5 как 1, 0, 3, 2, 5, 4. Здесь так и хочется сказать, что он понял неправильно .

Заметим, однако, что нет четкого различия между случайной и систематической ошибкой. То есть между тем, что мы склонны называть «случайным» и «систематическим». Пожалуй, возможно отучить от систематической ошибки (как от дурной привычки). Или же мы примем его способ записи и постараемся обучить его нашему как разновидности, варианту его собственного. – И тут его обучаемость тоже может достичь предела.