Игорь Гарин - Ницше

Но почему надо противопоставлять две стороны этого события [речь идет о переходе Ариадны от Тесея к Дионису] как истинное и ложное? Не присутствует ли с двух сторон та же самая сила лжи, да и сам Дионис не является ли он великим, самым большим «по истине» фальсификатором, этот Космополит? А искусство? Не является ли и оно силой лжи?

Кстати, не кто иной, как сам Ницше, многократно подчеркивал собственный символизм: «Будем блуждать над облаками, будем бороться с бесконечным, окружим себя великими символами». «Силы, божественность… непроизвольность Символа есть самое замечательное… кажется… будто вещи приходят и предлагают себя».

Он предупреждал и о другом: что в словоупотреблении своем далек от обыденных смыслов, от слов — разменных монет, истершихся от долгого употребления: «Многие слова пропитались у меня иными солями и имеют для моего языка другой вкус, чем для моих читателей».

Ницше отдавал предпочтение греческой символике, символике вакханалий — «Она возводит в религиозный принцип глубокий инстинкт жизни, жизни в будущем, вечного существования; она признает путь к жизни, самое деторождение — священным путем…»

Главные символы жизни — лабиринт, вечный возврат, земля, риск, война, опасность, огонь: «Стань лабиринтом!», «Живи опасно!», «Встречай все новые и новые приключения!», «Жизнь есть результат войны, само общество — средство для войны».

Во многих произведениях Ницше встречаются связанные друг с другом образы Лабиринта, Тесея, Ариадны и Диониса, справляющего свадьбу с Ариадной после того, как она была оставлена Тесеем на острове Наксос. Эти образы использовались Ницше для символической передачи главных идей его учения (Тесей — «высший человек», не выполняющий своего назначения; «сверхчеловек» как порождение брака Диониса и Ариадны и т. д.). В то же время они имели для Ницше и личный смысл. Так, Ариадна ассоциировалась с Козимой Вагнер, свои последние — уже полубезумные — письма он подписывал «Дионис».

Музыкальность, поэтичность, символичность — вот ключи к текстам Ницше, и не он, а «человеческий песок» виноват в том, что «меньше всего в этой музыке была услышана сама музыка и больше всего — насильственно отторгнутые от нее и уже не отвечающие за самих себя слова!» ( К. Свасьян ).

Земля у Ницше — материнское лоно всех вещей, исток созидания всех форм; она дает вещам очертания, образ и время. Земля — творческая, созидательная сила, poiesis. Между ней и художественным творчеством существует своего рода изофункционализм, позволяющий поэзии прозревать космический принцип всех вещей, принцип единственной вечной реальности посюстороннего, земного пространственно-временного мира.

«Блюсти туго натянутый лук» — поддерживать высокое напряжение духа, необходимое для выражения человеческой сущности. «Высшая раса» Ницше — понятие, далекое от терминологии Гобино; он сам определил содержание, вкладываемое в этот символ: «благородство формы», умение управлять собой, самообладание, одухотворение, мощь персонального начала. «Ампутировать совесть» — отказаться от стадного инстинкта, бездумного повиновения этическим догмам, массовости, соборности. «Ампутировать совесть» — достичь подлинной свободы и раскрепощения творческих сил личности. «Философствовать молотом» — отнюдь не значит ломать, крушить, деформировать идеи; «философствовать молотом» — быть готовым к самоистязанию, флагеллантству. «Белокурая бестия» — человек действия, символ природной силы, человек-лев, чуждый морали рабов. «Белокурая бестия» — не жестокость, а жизнелюбие, сила страсти. «Когда-нибудь мудрец и зверь сблизятся, и тогда возникнет новый тип человека…» — зверь здесь просто «природа»… Дикость — тоже: «Лучший отдых от искусственности и мудрствований находишь в дикости».

Ницше дал основания относить его к милитаристам. Но, во-первых, панегирики войне — весьма распространенный литературный жанр, трудно назвать гениев-матерей, не приложивших к нему руку (даже Вл. Соловьев, даже Достоевский). Миф — это бесконечная война. Любовь — это война тоже. Жизнь, по словам Ницше, это война. Во-вторых, уже с позиции символизма, война — образ мировой борьбы, эволюции, развития. Я не стал бы утверждать, что война для Ницше — то же, что любовь для поэта, то есть нечто возвышенное, что должно воспеть. Но война, как и любовь, — символы жизни, в чем-то даже эквивалентные, синтез добра и зла, притяжения и отталкивания.

Как и иные символы Ницше, война — не столько сражение и убийство на поле брани, сколько состояние духа, отрицание отживших ценностей, апофеоз творческого нигилизма (отрицания отжившего).

Ницшеанский гимн войне — это гимн войне духа: сам он говорил — «войне за свои мысли». Только один пример извращения высказываний Ницше (их можно множить бесконечно): часто цитируются слова Ницше «Я призываю вас не к работе, а к борьбе!». Следующая далее фраза, придающая совершенно иной смысл сказанному, при этом опускается: «Да будет труд ваш борьбой и мир ваш победой!».

Сами немцы осознали суть ницшеанства задолго до прихода фашизма. В изданной в начале века книге Левенштейна «Фридрих Ницше в глазах рабочего класса» находим вполне современные оценки учения-мифа:

Искатель вечности, одинокий, непонятный нами, пролетариями, Ницше в действительности проповедует не право сильного против слабого, его борьба в значительно большей степени направлена против того организма, который подводит человека под определенную рубрику заранее намеченной схемы, против современного государства.

Ницше не принадлежал ни к какой партии, не знал никаких классовых различий, его учение относилось к человечеству…

Соответственно аполлоновскому и дионисийскому началу существует две равноправные эстетики: красоты, обуздывающей хаос, и стихии. Дионисийское начало, как более древнее по сравнению с миром дельфийского бога, необходимо для существования красоты: стихийное, демоническое стоит выше гармонического и пластического. Красота включает в свой корпус все силы жизни, прежде всего всю мощь бесструктурного хтонического бытия (идея, близкая наиновейшим модернистским эстетикам, включая музыку нововенцев, Штокгаузена, Легети и т. д.).

Красота, которая не «трепещет перед бездной становления», есть только прекраснодушная утопия, сновидение. Все реалии жизни, включая ужасное и безобразное, бессмысленное и жестокое, не просто эстетически оправданы, но и необходимы для продолжения существования. Дьявол — не просто необходимый элемент мира, но, в значительной степени, творец подлинной красоты. Говоря на языке Ницше, растерзанный бог Дионис — Загрей есть символ бытия и воссоздание его страданий — эстетическое оправдание бытия, реализуемое искусством.