Игорь Гарин - Ницше

Всего Ницше написал 372 фрагмента, разложенных по четырем рубрикам, четырем будущим томам: европейский нигилизм, критика высших ценностей, принцип новой оценки ценностей, дисциплина и отбор. Большая часть фрагментов не обработана автором и не доведена до вида искрящихся афоризмов, как в предыдущих книгах. Именно эти фрагменты неоконченной книги были затем положены в основу скомпонованной Элизабет Фёрстер и «Архивом Ницше» подделки, вышедшей под названием «Воля к власти». Книга сфабрикована из 5 тысяч листов рукописного наследия философа, поданных в тенденциозном плане: к вышеупомянутым фрагментам добавлено еще около 700 вырванных из контекста мыслей, так что искажена не только общая модальность задуманного Ницше произведения, но и его замысел в целом.

Я еще вернусь к вопросу о фальсификации задуманной Ницше книги, поскольку на протяжении многих десятилетий «Волю к власти» включали в корпус философского наследия Ницше, что радикально искажало представления о философе вплоть до абсурдного зачисления его в предтечи фашизма — абсурдного по причине абсолютной несовместимости элитарно-аристократического мировоззрения с плебейской, ориентированной на чернь идеологией завсегдатаев мюнхенских пивных. Сам Ницше определил цель своей недописанной книги, не оставив никаких сомнений относительно ее замысла:

Исследовать все пространство современной души, в каждом уголке вкусить мою радость, мою пытку, мою гордость. Превозмочь пессимизм и посмотреть, наконец, на мир гётевским взглядом, полным любви и доброй воли.

Ницше сам называет имя человека, вдохновившего его на этот труд. Это — Гёте. По Гёте сверял Ницше свои мысли, с Гёте увязывал идеалы.

Гёте не унизил ни один вид человеческой деятельности, не изгнал ни одной идеи из своего духовного мира; как добрый хозяин, он распорядился бесконечно обильным наследием человеческой культуры. Таков последний идеал Ф. Ницше, его последняя мечта. Зная о судьбе, что его ожидает, он хочет в конце жизни наподобие заходящего солнца сохранить наиболее нежные лучи: всюду проникнуть, все рассудить, все осветить, без единой тени на поверхности души, без грусти в ее глубине.

И вот этот благородный замысел Элизабет превратила в откровенный вандализм, в гимн насилию, в настольную книгу чудовищ, уже появившихся на свет…

Работа над «Опытом переоценки» была для Ницше «сплошной пыткой». Он признался П. Гасту, что не в состоянии даже думать о продолжении работы. «Через десять лет дело пойдет лучше», — пишет Ницше, не подозревая жути иронии, вложенной в эту трагическую надежду.

До туринской катастрофы пройдет еще год, но в письмах и текстах Ницше все явственнее проглядывает спускающийся на его сознание мрак. Одно из свидетельств тому — бесконечные самоуверения в полном психическом здоровье («ум мой не болен, все здорово, кроме моей страдающей души…»).

Уже весной 1888-го у него пропадают какие бы то ни было сдерживающие начала: тексты становятся все более циничными и разрушительными.

В письме П. Гасту (февраль 1888 г.) он признается, что находится в состоянии хронической раздражительности, над которой уже не в силах взять реванш: «…Все это имеет вид чрезмерной жестокости…» В таком состоянии, видимо, писались его последние произведения «Случай (или казус) Вагнер», «Антихрист», «Сумерки кумиров».

«Случай Вагнер» написан под влиянием двух обстоятельств, которые имеют собственные имена — Георг Брандес и Козима Вагнер. Брандес дал Ницше основание еще глубже прочувствовать собственное изгойство в Германии, поклонявшейся иным кумирам, прежде всего — Вагнеру. Что до Козимы, то в мерцающем сознании Ницше пробудилась иллюзия тайной любви к нему этой замечательной женщины, доставшейся отнюдь не тому, кому ей было предназначено достаться.

Это была тщательно продуманная, блестяще написанная работа, пропитанная ядовитым и уничтожающим сарказмом.

Прежде всего Ницше отметил болезненный характер музыки Вагнера: «Вагнер — художник декаданса… Я далек от того, чтобы безмятежно созерцать, как этот декадент портит нам здоровье — и к тому же музыку! Человек ли вообще Вагнер? Не болезнь ли он скорее? Он делает больным все, к чему прикасается, — он сделал больною музыку».

Ницше утверждал, что Вагнер разработал новую систему музыки лишь потому, что чувствовал свою неспособность тягаться с классиками. Его музыка просто плоха, поэтому он прикрывает ее убожество пышностью декораций и величием легенды о Нибелунгах. С помощью грохота барабанов и воя флейт он стремится заставить всех остальных композиторов маршировать за собой. Поэтому вагнерианство — форма проявления идиотизма и раболепия: «Ни вкуса, ни голоса, ни дарования: сцене Вагнера нужно только одно: германцы… Определение германца: послушание и длинные ноги… Глубоко символично, что появление и возвышение Вагнера совпадают по времени с возникновением „империи“: оба факта означают одно и то же — послушание и длинные ноги».

Памфлет — итог длительных и мучительных раздумий Ницше над великой проблемой искусства, под которым он имел в виду прежде всего музыку. У Вагнера романтизм доходил до своего идеала и предела. Для Ницше романтизм — всего лишь веха на пути к нигилизму, так же как и христианство. Как раз в то время он записал знаменитые свои «пять нет»: чувству вины; скрытому христианству (перенесенному в музыку); XVIII в. Руссо с его «природой»; романтизму; «преобладанию стадных инстинктов». Именно тогда, когда Вагнер повернул к прославлению древнегерманского пантеона богов и немецкого рейха, отношения между ним и Ницше начали быстро ухудшаться.