Игорь Гарин - Ницше

В памфлете «Случай Вагнер» налицо признаки болезни: сдерживающие центры парализованы, текст изобилует грубыми выпадами и явными бестактностями, неслыханными для прежнего творчества Ницше. Он явно стремится унизить и опозорить своего учителя: декадент, комедиант, современный Калиостро. Я пропел Вагнеру все возможные дифирамбы, теперь я погублю его, — таково намерение заболевающего Ницше.

Каждая новая книга усиливала горечь одиночества Ницше, отрезала и без того немногочисленных последователей.

Не взрывом светлого восторга встретили Ницше современники; но ученый синклит одобрительно следил за деятельностью юного профессора, чтобы потом отвернуться от гениального поэта и мудреца; и только старик Якоб Буркхардт благословил его деятельность; да снисходительно недоумевал замечательный Дёйссен. Одиночество медленно и верно вкруг него замыкало объятья. Каждая новая книга отрезала от Ницше небольшую горсть последователей. И вот он остался в пустоте, робея перед людьми.

Трогателен рассказ Дёйссена о том, с какой искательной робостью передал ему Ницше, одиноко бедствующий в Швейцарии, свое «Jenseit», прося не сердиться. Или Ницше, вежливо выслушивающий самоуверенную болтовню Ипполита Тэна (см. переписку Ницше с Тэном). Или Ницше, стыдливо следующий за Гюйо в Биарицце, боясь к нему подойти. Или Ницше, после ряда замечательных исследований, уже больной, снисходительно замеченный господином Брандесом!

Поздняя слава не вскружила голову Ницше; слава Ницше началась как-то вдруг; последние книги его уже никем не раскупались; и вдруг — мода на Ницше, когда, больной, он уже ничего не понимал, больной на террасе веймарской виллы.

И над нашей культурой образ его растет, как образ крылатого Сфинкса. «Смерть или воскресение»: вот пароль Ницше. Его нельзя миновать: он — это мы в будущем, еще не осознавшие себя.

Вот что такое Ницше.

Я уже писал, что в конце лета 1886 года Ницше послал свою книгу «По ту сторону добра и зла» двум выдающимся литературным критикам Европы — Г. Брандесу и И. Тэну. Тогда Брандес почему-то ему не ответил, но двумя годами позже откликнулся на прочитанные книги [10] По одной версии, Г. Брандес откликнулся на присланную ему Ницше книгу «К генеалогии и морали», по другой — на книги Ницше, присланные его издателем Фричем. Ницше письмом, которое можно расценить как высшую оценку великого писателя великим критиком. С этого письма, собственно, начинается европейское признание Ницше:

Я вдыхаю с Вашими книгами новый, оригинальный дух. Я не всегда понимаю то, что читаю, я не всегда понимаю то, куда именно Вы идете, но очень многие Ваши черты согласуются с моими мыслями и симпатиями: подобно Вам, я мало чту аскетический идеал; демократическое меньшинство внушает мне, как и Вам, глубокое отвращение; я вполне понимаю Ваш аристократический радикализм.

Я ничего не знаю о Вас и с удивлением узнаю, что Вы — доктор, профессор. Во всяком случае примите мои поздравления за то, что своим умом Вы так мало напоминаете профессора. Вы принадлежите к тому небольшому числу людей, с которыми мне хотелось бы говорить…

Георг Брандес действительно стал первооткрывателем Ницше. Он был потрясен тем, что в Скандинавии никто не знает столь великого мыслителя и решил подготовить курс лекций о его философии для Копенгагенского университета. В связи с этим он попросил Ницше прислать ему автобиографию и последнюю фотографию, ибо, будучи физиогномистом, хотел заглянуть через глаза во внутренний мир незнакомого человека.

Можно сказать, что признание пришло к Ницше на пороге безумия, возможно, подтолкнуло к нему. Здесь начинается очень странная история, свидетельствующая о том, что уже во время переписки с Брандесом Ницше стоял на пороге безумия. Автобиография, посланная им Г. Брандесу, пестрит вымыслами, начиная с уверения, что первое и подлинное его имя — Густав-Адольф. Значительная ее часть посвящена описанию состояния здоровья и настойчивым уверениям в том, что у него никогда не было симптомов душевного расстройства. В ней ничего не говорится о творчестве, хотя Брандес, естественно, интересовался именно последним. Ведь он, собственно, и просил Ницше написать не столько о жизни, сколько о книгах и дальнейших планах.

По непонятным причинам Ницше переадресовал просьбу Брандеса о присылке фотографии своей матери в Наумбург. Мать проигнорировала эту просьбу, и Брандес вторично попросил Ницше сфотографироваться. Почему-то он не хотел этого делать и вновь переадресовал матери просьбу выслать Брандесу любую из его прошлых фотографий, даже если она окажется единственной.

Посвященные творчеству Ницше лекции Брандеса, прочитанные в Копенгагенском университете, собрали большую аудиторию [11] В 1888 г. Брандес информировал Ф. Ницше о своем намерении прочитать аналогичный курс в России (зимой 1888/89). Брандес впервые поднял тему «Достоевский и Ницше», предполагая посвятить ей одну из лекций в России. Увы, замысел остался нереализованным, книги Брандеса были запрещены в России, а монография «Главные течения литературы XIX» осуждена к публичному сожжению. Тем не менее Брандес проявил огромную энергию, дабы привлечь внимание своих русских друзей к имени Ницше. . Узнав об этом, Ницше испытал, возможно, самую большую радость в своей жизни, однако чувство это было омрачено горечью непризнания на родине, где все, даже ближайшие друзья, его не понимали (незадолго до этого Ницше поссорился с одним из последних, сохранявших ему верность друзей — Эрвином Роде).

Жизнь Ницше — это не только череда творческих всплесков и болезненных спадов, но и следующих друг за другом разрывов — с кумирами, друзьями, людьми. Болезнь уничтожала мозг поэта изнутри, непризнанность, уязвленность, аутсайдерство, изгойство — извне. Небо и земля ополчились против великого человека в стремлении его уничтожить, хотя достаточно было порыва сырого ветра, одного жалящего слова… Стоит ли удивляться психическому срыву человека, «внезапно приходящего в ярость и бьющего посуду, опрокидывающего накрытый стол, кричащего, неистовствующего, и, наконец, отходящего в сторону, стыдясь и злобствуя на самого себя», — так сам Ницше в аллегорической форме описал свое состояние времени создания «Случая Вагнер».