Грэм Харман - Объектно-ориентированная онтология: новая «теория всего»

В заключение остановимся на основных моментах, касающихся ООО и политики. Мы видим, что объектно- ориентированная политика отвергает любые претензии на политическое знание. Очевидно, что ООО не может симпатизировать большинству форм радикальной политики, так как они неизменно основаны на претензиях на радикальное знание, гарантирующее быстрое разрушение нашего исторического достояния. Радикальная политика, в том виде, в каком мы ее знаем, есть результат развития философии Нового времени с ее модерным идеализмом и поэтому вряд ли просуществует намного дольше самой этой философии. Мы также видели, что ООО не может с пониманием относиться ни к одной форме человекоцентрированной политики, считающей данную сферу продуктом человеческой природы и сугубо человеческой истории. Объектно-ориентированная политика также означает, что нечеловеческие объекты — это важнейшие политические акторы и что «естественное состояние» не может больше быть политически значимым, даже если бы оно когда-либо существовало. Отсюда следует несколько вещей. Во-первых, если политические преобразования хотят укоренения в реальности, то они скорее будут вызваны экологическими или технологическими изменениями, а не манифестами и отважным противостоянием на баррикадах. Интересно, что именно здесь Латур видит провал Дональда Трампа: не потому, что он «фашист» (Латуру это представляется анахронизмом), а потому, что он — эскапист. То есть Трамп хочет сделать вид, что два надвигающихся кризиса нашего времени — климатический и растущую волну беженцев — можно просто проигнорировать (132). Будучи формой реализма, объектно-ориентированная политика выступает вместе с Латуром против любой формы эскапизма, будь то экологической или какой-либо еще.

Сделав паузу, посвященную обсуждению влияния ООО на социальную и политическую теорию, давайте еще раз вернемся к эстетическим дискуссиям из второй главы. В ней я утверждал, что эстетические феномены возникают всякий раз, когда между объектом и его качествами возникает раскол. Если быть точнее, речь шла о том, что реальные объекты — изъятые, недоступные, скрытые — исчезают со сцены, тогда как их качества остаются видимы, доступны и всегда раскрыты. В результате в дело должен вмешаться эстетический наблюдатель, чтобы заменить собой отсутствующий реальный объект, дав дорогу театральной модели эстетики: читатель гомеровской метафоры «винноцветное море» ведет себя подобно профессиональному актеру, который замещает собой изъятое море в его отсутствие и принимает на себя все его предполагаемые винноцветные качества. Таким образом, эстетика предлагает нам раскол между реальными объектами и тем, что мы называем их чувственными качествами, раскол, который никогда не проявляется в обычном течении повседневного опыта. При этом мы также заметили существование чувственных объектов и реальных качеств. Взятые вместе во всех возможных комбинациях, два вида объектов и два вида качеств образуют четыре отдельные разновидности расколов между объектами и их качествами. Эта четвероякость объектов и вещей является одной из главных тем данной главы. Еще одна тема — это вопрос о том, как вообще объекты могут соотноситься друг с другом. Поскольку реальные объекты не умещаются в охват не только всей человеческой теории, восприятия и практического действия, но и всех видов прямых отношений, мне интересно, каким образом одна сущность может каким-либо образом повлиять на другую. Очевидно, что я не сомневаюсь в существовании такого влияния, а лишь задаюсь вопросом о стоящем за ним механизме. Учитывая, что реальные объекты по определению не могут соприкасаться друг с другом, мы должны найти способ, как они могут воздействовать друг на друга, не соприкасаясь, через некий косвенный контакт. Это понятие известно в ООО под именем «замещающей причинности». Оно многим обязано средневековому исламскому и ранненововременному (early modern) европейскому течению мысли под названием «окказионализм», согласно которому ни один из двух сотворенных объектов не вступит в контакт с другим, пока не будет опосредован в Боге (133). Однако ООО в конечном счете не может принять выводы окказионализма: и совсем не потому, что мы хотим поднять на смех религиозные течения в истории философии. А потому, что ни одному существу — будь то Бог, человеческий разум или кто-то еще — не может быть позволено произвольно и напрямую контактировать с другими объектами, если это в принципе запрещено всем. Рассмотрим эти две темы по очереди, начав с четверичной структуры объектов.

Примечательна частота, с которой число четыре возникает в западной и незападной философии. Но мы должны быть осторожны: не стоит предполагать, что все эти четвероякие структуры одинаковы, поскольку единственное, что обычно объединяет между собой все эти четверицы — это то, что они происходят их двух различных принципов разделения. Вот предельно простой пример: если совместить разделение север — юг с перпендикулярным разделением восток — запад, то любую карту можно разделить на четыре сектора: северо-запад, северо-восток, юго-запад и юго-восток. Это демонстрирует, что само по себе существование четверичной структуры не доказывает открытия чего-либо интересного — того, что потребовало бы двух разделительных осей, как соответствующих своему предмету, так и сколько-нибудь удивляющих своими выводами. Например, в третьей главе мы установили, что, помимо обычного различия между левыми и правыми, в современной политике существует отдельное, обычно остающееся незамеченным, различие между политикой Истины и политикой Власти. В результате мы смогли выделить четыре основные, хотя и неочевидные, семьи современной политической теории. К ним относятся левая политика Истины (Руссо, Маркс), правая политика Истины (Штраус), левая политика Власти (разнообразные постмодернисты: Фуко, Батлер), правая политика Власти (Макиавелли, Шмитт) (134). Итоговая ценность этого упражнения состояла в том, чтобы показать, что все четыре семейства политической теории ошибочны. Они неверны как в своих претензиях на несуществующее политическое знание, так и в своих представлениях о политике, слишком сильно связанных с людьми и слишком слабо — со всем остальным. В любом случае в интеллектуальной истории можно заниматься поисками примеров четверояких структур до тех пор, пока у нас хватит для этого терпения.

Представление о четверичной структуре вещей — это идея, выдвинутая Хайдеггером в его серии докладов 1949 года под названием «Прозрение в то, что есть». Сделано это было в настолько неясной поэтической форме — земля, небо, божества, смертные, — что даже самые преданные его ученики не добились с этим концептом больших успехов (135). В «Четверояком объекте», в книге «Heidegger Explained» (2007) и в других местах я отважился предложить свое истолкование четверицы Хайдеггера, пытаясь одновременно показать, в чем она сходна с четверицей ООО и чем от нее отличается (136). Поскольку в этой книге нет необходимости подробно разбирать детали хайдеггеровской философии четвероякого объекта, мы обсудим здесь версию четверицы, предлагаемую ООО.