Лев Балашов - Занимательная философия. Учебное пособие [6-е издание, переработанное и дополненное]

Одни говорят: Не тот стар, кто далек от колыбели, а тот, кто близок к могиле. (Из радиоспектакля)

Другие думают так, как сказал А. С. Пушкин в минуту печали:

С одной стороны, каждый час, действительно, уносит частичку бытия, если исходить из того, что каждый час приближает нас к смерти, сокращает как шагреневую кожу время жизни. Но, с другой, каждый час прибавляет частичку бытия, увеличивает время жизни, если отсчитывать его от дня рождения. Каждый час жизни, если он прожит с пользой-удовольствием, не только физически увеличивает время жизни, но и побеждает смерть, т. е. является шагом к бессмертию.

В свете сказанного становится понятным следующее высказывание одного из семи греческих мудрецов, Бианта: «Жизнь надо размеривать так, будто жить тебе осталось и мало и много».(Диоген Лаэртский, с. 81). В самом деле, с одной стороны, нужно торопиться жить, делать дела, помня о том, что жизнь (и всё в ней) имеет срок. С другой, нужно ставить и достигать большие, долговременные цели, а также делать всё по возможности обстоятельно, с чувством, с толком, с расстановкой, как говорят, поспешать, не торопясь.

Вот стихотворение Пушкина полностью:

В стихотворении-завещании «Памятник» Пушкин провозглашает:

«Душа в заветной лире» — сильнейшая поэтическая метафора: не иллюзорное бессмертие души за гробом, а реальное творческое бессмертие человека.

С тех пор, как люди осознали важную роль творчества в своем человеческом бытии, они говорили и писали о творчестве как реальном «делании» бессмертия. Пушкинское «нет, весь я не умру — душа в заветной лире мой прах переживет и тленья убежит» стало для многих бесспорным выражением реального человеческого бессмертия. Никакая религия и никакая мистика здесь не требуется. Будь творческим человеком и ты будешь бессмертен.

Хотелось бы отметить здесь еще один штрих в понимании Пушкиным творческого бессмертия. Он понимал его, если можно так выразиться, более масштабно, чем, например, Гораций или Державин.

Бессмертие бессмертию рознь. Бессмертие гения — одно. Бессмертие таланта — другое. Бессмертие просто способного в чем-то человека (вроде крестьянки Гегеля) — третье. Существует разная мера бессмертия, хотя во всех случаях человек стремится к бессмертию, делает его. Бессмертие нельзя понимать как нечто всегда равное себе. Существует большее или меньшее бессмертие. Человек стремится не просто к бессмертию, а к большему бессмертию. Это подобно тому, как человек стремится не просто к знанию, а к большему знанию. Если бы человек стремился просто к бессмертию, то он ограничился бы воспроизведением себе подобных — биологическим бессмертием. Но нет, ему подавай вечность. Он стремится раздвинуть границы жизни дальше и дальше.

Если Гораций мечтал о том, чтобы его муза жила до тех пор, пока существует Рим («Буду я вновь и вновь восхваляем, доколь по Капитолию жрец верховный ведет деву безмолвную»), а Г. Р. Державин говорил, что слава его будет возрастать, не увядая «доколь Славянов род вселенна будет чтить», то А. С. Пушкин уже утверждает, что он будет славен «доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит». Какой-нибудь поэт через десять веков, сочиняя стихотворение на тему гора-циевского «Exegi monumentum» (Воздвиг я памятник себе — лат.), будет говорить уже не о подлунном мире, а, как минимум, о мире Солнца, а то и о галактическом мире. Именно творчество в многообразных его формах (познание, изобретение, искусство) открывает перед человеком безграничные перспективы «делания» все большего бессмертия, все большего освоения-завоевания времени и пространства.

Следует обратить внимание на последние строки стихотворения «Памятник» А. С. Пушкина:

По содержанию они несколько отличаются от соответствующих строк Горация и Державина. Пушкин прекрасно знает цену внешней славе и поэтому его муза не требует венца. В известном смысле он противопоставляет внешнюю славу и славу-бессмертие творчества.

Как соотносятся гений и злодейство, могут ли гении быть злыми? А. С. Пушкин был безусловно прав, когда утверждал, что «гений и злодейство — две вещи несовместные». Эти слова — огромной духовной силы. Он вложил их в уста гениального композитора Моцарта, героя маленькой трагедии «Моцарт и Сальери».

Рисунок М. А. Врубеля «Моцарт и Сальери».

В самом деле, что такое гений? Это творческая, а, значит, созидательная, конструктивная способность. Злодейство же, любое злодейство — это, безусловно, разрушительное, деструктивное деяние. Гений не разрушает, а созидает. Зло не созидает, а разрушает. Не случайно то, что литературные образы-символы зла — гётевский Мефистофель и лермонтовский Демон — несли с собой смерть и разрушение. В частности, Мефистофель погубил Маргариту вместе с ее ребенком, а Демон — Тамару.

Злой гений — нонсенс. Это всё равно как мать, убивающая своего ребенка.

Если гений и злодейство порой и соединяются в одном человеке, то это говорит не об их совместимости, а о раздвоенности данного человека как личности. Такое, к сожалению, иногда бывает…

Злодейство и творчество несовместимы. Как можно сочинять стихи и при этом убивать людей! Для кого сочинять стихи, если ты убил одного из тех, кому они предназначены?

Нечто подобное пушкинскому утверждению в том или ином виде высказывали самые разные люди, отмеченные печатью таланта или гения. Например, социолог Питирим Сорокин писал: «Третья вещь, которую я познал, заключается в том, что жестокость, ненависть и несправедливость не могут и никогда не сумеют создать ничего вечного ни в интеллектуальном, ни в нравственном, ни в материальном отношении». (Sorokin, Pitirim Aleksandrovich, A long journey; the autobiography of Pitirim A. Sorokin. — New Haven, Conn., College and University Press [1963]; p. 197).

Парафраз пушкинского утверждения не так давно прозвучал в устах замечательной русской киноактрисы Ии Савиной: «Мое глубочайшее убеждение, что злой, недобрый человек не может быть хорошим артистом».