Клайв Стейплз Льюис - Христианство [сборник]

Слишком многим из нас очень трудно стремиться к небу, разве что мы надеемся увидеть умерших родственников. Одна из причин – в том, что мы не приучены к этому; вся наша система образования ориентирует разум на этот мир. Другая причина в том, что когда такое желание появляется, мы его попросту не узнаем. Почти все люди, которые действительно научились бы заглядывать в глубины своего сердца, знали бы: то, чего они желают, и желают очень сильно, в этом мире обрести нельзя. Здесь много такого, что сулит его, но эти обещания не выполняются. Страстную юношескую мечту о первой любви или о заморской стране, волнение, с которым мы беремся за какое-то дело, не удовлетворит ни женитьба, ни путешествие, ни наука. Я говорю не о несчастных браках, неудавшихся каникулах или несбывшихся ученых карьерах. Я говорю о самых удачных. Сначала, когда наша мечта осуществится, нам кажется, что мы ухватили жар-птицу за яркое ее оперение, но она тут же ускользает от нас. Я думаю, вы все понимаете, о чем я веду речь. Жена может быть очень хорошей, гостиницы и пейзажи – просто отличными, химия – невероятно интересной, но при всем при том что-то от нас ускользает.

Можно реагировать на это неверно и верно.

1. Реакция глупца. Он винит всех и вся. Его не покидает мысль, что если бы он связал свою жизнь с другой женщиной или отправился в более дорогое путешествие, ему удалось бы поймать то таинственное нечто, которого мы ищем. К этому типу относятся почти все скучающие, разочарованные богачи. Всю свою жизнь переходят они от одной женщины к другой (оформляя развод и новые браки), переезжают с континента на континент, меняют хобби, не теряя надежды, что вот это-то – настоящее, но их неизменно постигает разочарование.

2. Реакция утратившего иллюзии здравомыслящего человека. Он вскоре приходит к заключению, что все эти надежды были пустой мечтой. Конечно, говорит он, когда вы молоды, вы полны великих ожиданий. Но доживите до моего возраста, и вы перестанете гнаться за солнечным зайчиком. На этом он и успокаивается, учится не ожидать от жизни слишком многого и старается заглушить в себе голос, нашептывающий ему о волшебных далях. Это, конечно, гораздо лучше, приносит человеку больше счастья, а сам человек меньше досаждает другим. Обычно он склонен покровительственно, снисходительно относиться к молодым; но вообще жизнь протекает у него довольно гладко. Это было бы лучше всего, если бы нам не предстояло жить вечно. А что, если безграничное счастье есть и ожидает нас где-то? Что, если мы действительно можем поймать солнечный зайчик? Тогда было бы очень печально обнаружить (сразу же после смерти), что «здравый смысл» убил в вас право и возможность наслаждаться этим счастьем.

3. Реакция христианина. Христианин говорит: «Все живое рождается на свет с такими желаниями, которые можно удовлетворить. Ребенок испытывает голод, но на то и пища, чтобы его насытить. Утенок хочет плавать; что ж, вот вода. Люди испытывают влечение к противоположному полу; для этого существует половая близость. Если я нахожу в себе такое желание, которое ничто в этом мире не способно удовлетворить, это, вероятнее всего, объясняется тем, что я создан для другого мира. Если ни одно из земных удовольствий не приносит мне подлинного ублаготворения, это не значит, что мироздание обманчиво. Возможно, земные удовольствия и рассчитаны не на то, чтобы удовлетворить ненасытное желание, а на то, чтобы, возбуждая его, манить меня вдаль, где и таится настоящее. Если это так, то постараюсь никогда не приходить в отчаяние и буду благодарить за эти, земные благословения; а с другой стороны, не стану принимать их – копию, эхо, несовершенное отражение – за то, что они отражают. Я должен хранить этот неясный порыв к моей настоящей родине, которую я не сумею обрести, пока не умру. Нельзя допустить, чтобы она скрылась под снегом, или пойти в другую сторону. Я хочу дойти до этой страны и привести к ней других. Это станет целью моей жизни».

Надо ли обращать внимание на людей, старающихся высмеять христианскую надежду о небе, когда они говорят, что им не хотелось бы провести всю вечность, играя на арфе? Этим людям я отвечу, что если они не могут понять книг, написанных для взрослых, то не должны и рассуждать о них. Все образы в Священном Писании (арфы, венцы, золото) – это просто попытка выразить невыразимое. Музыкальные инструменты упоминаются в Библии потому, что для многих людей (не для всех) музыка лучше всего передает восторжение и чувство бесконечности. Венцы или короны говорят о том, что люди, объединившиеся с Богом в вечности, разделят с Ним Его славу, силу и радость. Золото символизирует неподвластность времени (ведь оно не ржавеет) и непреходящую ценность. Люди, понимающие все эти символы буквально, с таким же успехом могли бы подумать, что, советуя нам быть как голуби, Христос хотел, чтобы мы несли яйца.

В этой главе я собираюсь поговорить с вами о том, что христиане называют верой. Очевидно, что слово «вера» они используют в двух смыслах или на двух уровнях, и я рассмотрю каждый из них по очереди. В первом случае это слово значит, что мы приняли или признали истиной учение христианства. Довольно просто. Но вот что озадачивает людей, по крайней мере, озадачивало меня: веру в этом смысле христиане считают добродетелью. Помню, я все спрашивал, почему, на каком основании она может быть добродетелью – что нравственного или безнравственного в согласии с какими-то утверждениями? Я говорил, что каждый здравомыслящий человек принимает или отвергает что-то не потому, что он хочет или не хочет это принять, а потому, что доводы его убеждают или не убеждают. Если он ошибся, оценивая, насколько они вески, это не значит, что он плохой человек, разве что не особенно умный. Если же, сочтя их неубедительными, он все-таки старается поверить, это просто глупо.

Что ж, я и сегодня так думаю. Но тогда я не видел того, чего многие не видят и по сей день. Я считал, что если человеческий разум однажды признал что-то истиной, он автоматически будет считать это истиной до тех пор, пока не появится серьезная причина пересмотреть привычную точку зрения. Собственно, я считал, что человеческим разумом управляет только логика. Но это не так. Скажем, на основании веских доказательств я совершенно убежден в том, что обезболивающие средства не вызывают удушья, а опытный хирург не начнет операцию, пока я совсем не усну. Однако когда меня кладут на операционный стол и я ощущаю эту ужасную маску, меня, словно ребенка, охватывает паника. Мне кажется, что я задохнусь; мне страшно, что меня начнут резать прежде, чем мое сознание отключится. Иными словами, я теряю веру в анестезию. И не потому, что эта вера противоречит рассудку – напротив, им-то она и обоснованна. Я теряю ее из-за воображения и эмоций. Битва идет между верой и разумом, с одной стороны, и эмоциями и воображением – с другой.