(Эмиль Ален - Прекрасное и истина

Фанатизм так же стар, как и танец. И вполне могло быть, что некий Человек-Знак был издревле приносим в жертву именно в те дни, когда одновременно праздновали смерть и воскресение всего. Фрэзер [421] Фрэзер Д. Д . (1854–1941) – уже упоминавшийся английский этнограф, исследователь ранних форм религиозных верований. Его наиболее известный труд – «Золотая ветвь». сумел верно подметить, что в примитивных ритуалах жертвой был сам бог, – то, что нас приближает к нашей теологии.

[Имеется в виду христианство, с его принесенным в жертву Сыном Божиим и Человеческим.]

Во времена Шатобриана апологеты еще пытались доказать католические догматы, ссылаясь на отмеченное согласие.

[Имеется в виду высказанная чуть выше и достаточно распространенная мысль о согласии между природой и человеком.

Однако многие мыслители и художники, безусловно, возражали бы против утверждения о его наличии, поскольку есть немалые основания и для противопоставления человека природе: достаточно напомнить посвященное именно этому вопросу известное стихотворение Ф. И. Тютчева:

И подобного рода противостояние охватывает широкий диапазон самых разнообразных вопросов – начиная от фундаментальных проблем антропологии и культурологии и кончая современным состоянием окружающей среды, которое угрожает дальнейшему существованию человечества, что обусловлено прежде всего деятельностью последнего, неотвратимо ухудшающей экологическую ситуацию в мире.]

и предчувствие распространения религий по всей земле; но в таком случае все религии в равной степени находят оправдание в этом согласии и все признаются истинными, что очевидно, поскольку они объясняются, в конце концов, структурой человеческого тела и отношениями человеческой жизни к жизни планетарной. Ибо первой мыслью вообще было искусство, и первым размышлением об искусстве была религия, и размышлением о религии была философия, и наука была размышлением о самой философии, что в достаточной степени объясняет как наши идеи, целиком и полностью метафорические, так и любые абстракции, обнаруживаемые в церемонии.

Рождественская ночь призывает нас что-то преодолеть, ибо, без всякого сомнения, этот праздник не является праздником смирения; его огоньки на зеленом деревце представляют собой некий вызов ночи, царящей на земле, а младенец в своей колыбели воплощает нашу совершенно новую надежду. Судьба побеждена, но она, как ночь, кружится над нашими мыслями, ибо трудно допустить, чтобы кто-то решил, что все уже упорядочено, в том числе и наши мысли. В таком случае было бы лучше ни о чем не думать – и играть в карты.

Старый политический порядок уничтожал время; младенец подражал жестам отца; священник либо гончар изначально были теми, кем они еще только должны были стать; они это знали и не знали ничего иного; идея о праве на наследство имелась в политическом законе еще до проникновения в наши мысли. Но знать лишь для того, чтобы начать сызнова, это вовсе не значит знать. Мысль является преобразовательницей, иначе она угасает; это видно по тому машинальному действию, которое мы проделываем в темноте и которому свет даже мешает. Все, что происходило в подобного рода сне, было уже и известно, и познано, и зазубрено: война, голод или чума; все это было ожидаемо; младенец рождался уже стариком. Когда Восток нас учит, что спасение уничтожает мысль,

[Предположительно, автор имеет здесь в виду так называемые заповеди блаженства из Нагорной проповеди Иисуса Христа, в первой из которых говорится: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное» (Мтф., 5: 3). Но еще более вероятно, что речь идет о буддийских принципах, лежащих в основании важнейшего элемента учения Будды – восьмеричного пути спасения на пути к нирване. (Естественно, сейчас не идет речь о том, насколько комментируемое суждение справедливо.)]

он учит лишь тому, что уже было.

Воздействие того, что мы видим, очень важно, ибо младенец всегда подражает. Кастовые одежды и специальные приспособления непосредственно упорядочивают его движения и – в то же время, что и движения, – его мысли. Мнения и процессы устроения в своей совокупности убеждают его.

[Важная для философии Алена мысль о спасительной роли организующего начала, о благотворности для всего упорядочивания, оформления (ср., например, с его рассуждениями о семейной жизни: «И рассудительная мудрость здесь не спасет. Чувства спасает учреждение» [422] Ален . Рассуждения о счастье // Аврора. № 11–12. С. 176. ). По сути своей в современной философу Франции она противопоставлялась принципам интуитивизма, изложенным, в частности, в философском учении Бергсона, с такими его идеями, как élan vital (жизненный порыв), чистая и недоступная разуму «длительность», текучесть, неоформленность. Тем самым она сближает Алена с французскими философами антибергсонианской направленности, такими как традиционалисты (в большей или меньшей степени) А. Фосийон, Р. Байе, П. и Э. Сурио и др. Действительно, различия в их точках зрения по данному вопросу не столь существенны: если, например, в философской концепции последнего ключевым словом было слово l’instauration (устройство, учреждение) [423] Cм. об этом подробнее: Акопян К. З. Философская инстаурация Этьена Сурио // Философская и социологическая мысль. Киев, 1992. № 4; Акопян К. З. Этьен Сурио: философское размышление об искусстве, или эстетическое размышление о философии // Вопросы философии. 1994. № 7–8. , то Ален использует близкое ему по значению слово l’institution (учреждение, установление); именно оно в комментируемом предложении переведено как процессы устроения .]

В соотнесении с высшей вежливостью любая мысль скандальна;

[Часто встречающийся у Алена «семантический мотив». Ср.: «Не имея мудрости, мы прибегаем к вежливости, – мы хотим, чтобы улыбка была обязанностью. Поэтому общество равнодушных так всеми любимо», или «Учтивость существует для равнодушных, а настроение – дурное или хорошее – для тех, кого любят» [424] Ален. Рассуждения о счастье // Аврора. № 2. С. 98; там же. № 9–10. С. 183. .]

лишь старец обладает знанием; надеешься ли ты сделать лучше? Этот закон более не является писаным, но все еще обладает силой. Все, что есть ребячливого в любой идее, настолько активно презирается древними, что мы видим, как молодежь вскоре после потрясающего начала пути просит извинения у всех бородатых и лысых богов и, таким образом, до времени делается старой, что выглядит как кокетство молодых пасторов.