Петер Слотердайк - Солнце и смерть. Диалогические исследования

Чем глубже вникаешь в эту историю, тем яснее становится видно, что и сам Бог отнюдь не мог существовать до выражения его в дыхании, которым он вдохнул душу в Адама. При критическом прочтении известия о сотворении выходит, что Бог существует только как кажимость до сотворения человека, но в действительности возникает только одновременно с ним, а именно – из акта инспирации, вдохновения, которым Он обменивается с Адамом. В тот момент, когда в Адаме откликается резонансом этот акт и в нем просыпается «живая душа», Бог, в свою очередь, только и становится сущим. Но не может иметь никакого существования до резонанса. Вдыхание-вдохновение, следовательно, отнюдь не процесс с односторонним движением – скорее, Бог и человек возникают одновременно в замкнутом круге диадического резонанса. Об этом, я полагаю, непринужденно свидетельствует уже сам библейский миф.

Тем самым мы обосновали и утвердили концепт «первичной пары» с опорой на респектабельную мифологическую версию. Теперь уже не слишком трудно сделать следующие шаги, которые приведут нас к современным пониманиям человеческих глубинных связей. Я вспоминаю сейчас в первую очередь о том, что на протяжении жизни двух последних поколений было открыто психоаналитическими и палеопсихологическими исследованиями, вспоминаю об этом импозантном комплексе познаний о психодинамической ткани отношений между матерью и ребенком на ранней стадии – я имею в виду здесь только течения пренатальной и перинатальной психологии, связанные с именами Густава Ханса Грабера [149] Густав Ханс Грабер (1893–1992) – швейцарский психолог и психоаналитик, считается пионером перинатальных исследований в контексте психологии. и Людвига Януса [150] Людвиг Янус (р. 1939) – немецкий психолог и психоаналитик. , которые в последнее время развились в консолидированную дисциплину. То, что было постигнуто за последние пятьдесят лет в первичном диадическом пространстве, просто не смогут себе представить большинство современников. Я вспоминаю работы А. Кафкалидеса [151] Атанассиос Кафкалидес (1919–1989) – греческий нейропсихиатр. , Б. Грюнбергера [152] Бела Грюнбергер (1903–2005) – еврейский, венгерский и французский психоаналитик. , Ст. Грофа [153] Станислав Гроф (р. 1931) – американский психолог и психиатр чешского происхождения, доктор философии по медицине, один из основателей трансперсональной психологии и пионеров в изучении измененных состояний сознания. , А. Томатиса [154] Альфред Томатис (1920–2001) – всемирно известный отоларинголог. , Л. Демоса и других. Тем не менее в сциентистских культурах едва ли кто-то хочет знать, что именно было здесь открыто. И так называемая Критическая Теория занимает по отношению к этим вопросам откровенно реакционную позицию. Если хорошо подумать, то неизбежно придется констатировать, что современные бизнес-общества дружно объявили бойкот гуманитарно-научному знанию. Они не хотят ничего видеть и не желают ничего слышать о том, что открыли первопроходцы психологии, этнологии, пренатальных исследований, нейролингвистики, психоакустики. Если бы это все было воспринято, индивидуалистический разлад внутри закованного в броню большинства остался бы в прошлом.

«Сферы I» – в известной мере попытка сделать относительным этот раскол между мирами знания, который стал невыносимым, и создать что-то вроде общедоступной эзотерики. Выражение «создать» мне придется немедленно взять обратно – ведь я, в принципе, лишь собрал, упорядочил и заострил то, что сегодня обязательно надо знать о психическом пространстве, даже если оно, – и именно потому, что оно – зачастую звучит слегка эзотерически и сомнамбулически; я делал это с таким ощущением, что закладываю промежуточный архив, в котором будут храниться ценные данные во времена десятилетий забвения, которые мы переживаем сейчас и конца которым не видно. Если вспомнить, что мы в 1960-е и 1970-е годы считали делом ближайшего будущего, чего, как мы полагали, вот-вот достигнем, если припомнить, какие открытия и прорывы предвещали тогда, то от сегодняшних отношений просто утрачиваешь дар речи: это – уникальное отупление и оглушение, наподобие наркоза, неомещанство в социальной сфере, неосхоластика в теоретической сфере, наступление идиотизма в сфере массмедиа, злой рессентимент у старшего поколения, ставшее злым честолюбие у многих представителей молодежи; это – время, лишенное духовности. Из тех немногих, кто хранит огонь, большинство сидит по своим туннелям в изоляции друг от друга. Самое меньшее, что позволительно сказать, – время ныне неблагоприятно для крупных обобщений и подведения великих итогов. Собственно, моя книга – это не соответствующая циклу инвестиция в интеллект современных и последующих читателей, которые заинтересуются тем, что знали до них.

Г. – Ю. Х.:Упомянутое диадическое отношение понимается Вами онтологически и временами даже нагружено космологическими смыслами. Оно мыслится у Вас явно не только в связи с индивидуальной историей жизни и не только реконструируется терапевтически, как в классическом психоанализе, – оно, сверх того, стало предметом онтологических и антропологических определений. В одном особо выделяемом месте Вы говорите, что на протяжении большей части человеческой эволюции едва ли не все то, что думали и чувствовали отдельные люди, было понятно окружающим и прозрачно для них в столь высокой степени, будто это – их собственные переживания. «Представление о приватных идеях еще не имело никакой опоры в опыте или в социальном концепте пространства». Вы пишете далее: «Для отдельных индивидов еще не сооружались никакие обособленные ячейки-кельи – они не предусматривались ни воображаемой, ни реальной архитектурой общества». Чтобы правильно воспроизвести Ваше понимание диадического и правильно передать его, важно рассмотреть его в этой широкой историко-антропологической перспективе, а сверх того – и в поэтическом измерении. Я не помню точно, цитируете ли Вы Рильке, но вот мне в данный момент вспоминаются его удивительные строки: «Через все существа простирается одно пространство – внутреннее пространство мира» – представление, которое обретает значимость и у Батая. Он ставит вопрос о том, как «внутренний опыт», как интимное вообще может быть изображено и представлено, и его ответ однозначен: интимность невозможно артикулировать дискурсивно, невозможно внятно выразить в дискурсе.

Не есть ли стремление к строгости в понятиях, за которую Вы только что ратовали, пустая затея и напрасный труд? Не есть ли это напрасная дань, которую Вы отдаете науке и за которую Вы не дождетесь от нее благодарности? Не есть ли, в конце концов, Ваше мышление – подобно тому, что говорил Батай о себе, – нечто такое, что обретает себя только в процессе своего исчезновения, нечто такое, что ориентировано на изживание дискурсивного, а вовсе не на утверждение себя в понятиях, – так что не кружится ли порой у Вас голова от Ваших затей? У меня создалось впечатление, что Вы намерены схватить в понятиях интимность, то, что принадлежит внутреннему пространству, – или, как выразился Лео Фробениус [155] Лео Фробениус (1873–1938) – немецкий этнограф-африканист, археолог, сторонник диффузионистской теории, автор теории «морфологии культуры». , «внутренний смысл вещей» – в куда большей степени, чем это возможно на деле. И у меня напрашивается вопрос: а не лучше ли ориентироваться на искусство? Мне вспоминается японский художник перформанса – Катсуа Ширага: он, медитируя, висит на канате, при этом массы краски случайным образом разложены на полу; затем он, ритмично раскачиваясь, мажет ногу в краске и наносит ее на картину, потом, вылетая за пределы картины, снова мажет ногу в краске и, пролетая над картиной снова, добавляет новый мазок – и так далее, продолжая проводить разноцветные кривые, чтобы в конце концов покинуть поле действия, часто находясь на грани психического надлома. Ширага говорит об «овладении» собственной конституцией, собственным устройством. Он выдвигает постулат: должно быть создано общество, в котором люди взаимно откроются друг перед другом творчески.