Карл Зигмунд - Точное мышление в безумные времена. Венский кружок и крестовый поход за основаниями науки

Вероятно, естествоиспытатели оказались мудрее философов: «Научному прогрессу, пожалуй, больше способствует умение понять, где остановиться, чем умение выбирать, что изучать» [66] 66 Mach, 2012. P. 562. .

В своих заметках, которые Маху теперь приходилось нацарапывать левой рукой или печатать на особой машинке, он снова и снова возвращался к своим самым стойким утверждениям, сохранившимся до конца жизни: «Цель науки: приведение фактов в соответствие с мыслями, а мыслей — в соответствие друг с другом» [67] 67 Ibid, р. 517. ; « Я меняется. Иногда оно расширяется, иногда сокращается. А иногда и вовсе исчезает, причем не обязательно в самые горестные моменты» [68] 68 Записные книжки Маха, 29 (1884/1885). ; «Ощущения — общие элементы всех возможных физических и психических переживаний. Если это учесть, многие досадные мнимые проблемы просто исчезают» [69] 69 Ibid, 55, 9 ноября 1900. .

Эти три цитаты сохраняют для потомков все, что отстаивал Эрнст Мах. А вместо личного девиза он присовокупил: «Бросить заниматься чепухой — не значит сдаться».

Эрнст Мах, сварливый приверженец философии неспасаемого Я , нес бремя своей немощи с кроткой отстраненностью, достойной Будды. Один его посетитель писал: «Передо мной был святой, преодолевший последние следы земного притяжения, в чьих глазах сияли доброта и твердость, достигнутые всеведением и пониманием» [70] 70 Lampa, 1923. . А американский психолог Уильям Джемс, основатель философского прагматизма, с энтузиазмом объявил после встречи с Махом: «Пожалуй, еще никто не оставлял у меня такого сильного впечатления незамутненной гениальности» [71] 71 Уильям Джемс — Алисе Джемс, в кн.: Robert D. Richardson. William James . San Diego: Harcourt, 2007. .

В 1913 году Эрнст Мах переехал к сыну в Мюнхен. Он законопослушно поставил Императорскую академию наук в известность о перемене места жительства и добавил изящную литературную виньетку: «Если это окажется моим последним письмом, прошу вас считать, что Харон, старый шут, сбежал со мной на такой далекий полустанок, что Всемирный почтовый союз еще не доставляет туда писем» [72] 72 Archive, Austrian Academy of Science. .

В 1916 году Эрнст Мах скончался в возрасте семидесяти восьми лет. Эйнштейн восхвалял в некрологе «грандиозную однобокость» Маха и утверждал, что «даже те, кто считает себя оппонентами Маха, не сознают, сколько его мировоззрения они впитали, так сказать, с молоком матери» [73] 73 Albert Einstein. Nachruf auf Ernst Mach, Physikalische Zeitschrift. 1916. 17 (7), 1–2. .

Вена, 1906–1914. Молодежный фан-клуб Маха и Больцмана встречается в научном кафе. Очередной венский кружок, каких сотни, — и он быстро распадается. Взгляд из будущего показывает, что это был предшественник Венского кружка. Теоретическая физика на небывалой высоте — Альберт Эйнштейн, Бертран Рассел, Давид Гильберт представляют принципиально новые парадигмы. Старая Вена открывает современность. Фрейд, Климт, Шницлер и компания копают глубже. Знаменитый писатель предостерегает: мы висим в воздухе. Контрразведка подтверждает, что так и есть. Полковник-шпион совершает самоубийство, но не сам.

Около 1910 года во всех салонах и кофейнях Вены собирались разнообразные дискуссионные кружки. Некоторым из них предстояло оказать определяющее влияние на историю двадцатого века. Искусство, науки, общественные реформы — все это разжигало яростные дебаты. Свои кружки образовывались вокруг Зигмунда Фрейда, Карла Крауса, Густава Климта, Виктора Адлера и Артура Шницлера. Темы были любые — от авангарда до сионизма, от законов о школьном образовании до современной драмы, от феминизма (который тогда еще так не назывался) до психоанализа, от градостроительства до истории искусства. В этом кипучем котле между группами наладилось бурное интеллектуальное и личное общение.

Особенно распространены были кружки, встречавшиеся для обсуждения философских вопросов. Среди них был и Сократический кружок вокруг Генриха Гомперца, того самого юного ученого, который сыграл важную роль в переманивании Маха в Вену. Члены этого кружка почтительно разыгрывали по ролям диалоги Платона. Были и кружки, посвященные Иммануилу Канту, Серену Кьеркегору, Льву Толстому.

Многие из этих кружков отпочковались от неутомимого Венского философского общества, которое основали в 1888 году верные последователи Франца Брентано в ответ на его вынужденный уход с университетской кафедры. Сам Брентано в речи на открытии Общества задал своим ученикам программу действий. Она была довольно проста: им предписывалось держаться подальше от традиционной немецкой философии, которую он в целом отметал как «патологическую».

Глубочайшее презрение к немецким идеалистам, следовавшим Канту, красной нитью проходит сквозь всю австрийскую философию. Задолго до Брентано математик и философ Бернард Больцано (1781–1848), тоже священник, лишенный сана, а впоследствии вынужденный покинуть университетскую кафедру, воскликнул: «Немцы! Когда вы наконец откажетесь от своих заблуждений, которые делают вас смешными и несносными в глазах соседей?» [74] 74 Bernard Bolzano. Wissenschaftslehre. Vienna: Sulzbach. 1837. Vol. 4. Р. 590.

Примерно о том же говорил и Больцман всякий раз, когда ему представлялся случай выступить перед Философским обществом. Например, свою лекцию, заявленную под довольно мирным названием «Об одном тезисе Шопенгауэра», Больцман начал с небрежного замечания, что поначалу он хотел назвать лекцию несколько более остро, а именно «Доказательство, что Шопенгауэр — пресный и невежественный философишка, который непрестанным распространением пустых бредней сеет везде ахинею и навсегда переворачивает людям мозги кверху дном» [75] 75 Über eine These Schopenhauers, 1904, в Boltzmann. 1905. . Забавно, что Больцман тем самым поквитался с Шопенгауэром за Георга Вильгельма Фридриха Гегеля, поскольку Шопенгауэр клеймил того в таких же самых выражениях за туманные неудобочитаемые сочинения. Впрочем, Больцман и Гегеля ни в грош не ставил.

Среди ученых, вращавшихся вокруг Философского общества, было немало свежеиспеченных докторов наук, для которых было большим удовольствием встречаться в разнообразных городских кофейнях. До 1910 года это была просто очередная дружеская компания, одна из многих. Однако теперь, в исторической перспективе, понятно, что эта небольшая и недолговечная группа стала связующим звеном между Махом и Больцманом с одной стороны и Венским кружком с другой. Тогда об этом никто, конечно, не догадывался. Ведь эти молодые люди были учеными и не считали себя наследниками философской традиции, а тем более настоящими философами. Однако они выросли в городе Маха и Больцмана, и это наложило на них отпечаток на всю жизнь. Хотя Мах был воплощением мудреца-пророка, а Больцман — его противником, их роль в формировании этого кружка единомышленников была одинаковой.