Фридрих Паульсен - Введение в философию

Точно так же мы не смутимся теперь и тем обстоятельством, что ведь никто не может объять в себе и обладать всей наукой. Конечно, никто, скажем мы; но разве существует теперь хоть одна голова, которая была бы в состоянии воспринять в себя все естествоведение или все историко-филологическое знание? И тем не менее мы говорим о филологах, историках и физиках, обозначая этим именем не обладателей науки, а исследователей в ее области. Так же точно мы употребляем теперь и имя философа: оно обозначает такого человека, который стремится к единому и универсальному познанию действительности. Так ведь и говорит полное смысла имя: (φιλόσοφος, любитель, а не обладатель знания. По известному анекдоту, Пифагор для того именно и хотел называться философом (φιλόσοφος), чтобы избежать той притязательности, которая лежит в имени мудреца (σοφός).

Философом является, следовательно, каждый научный исследователь, в котором жива идея единства всего знания; его более тесный круг исследования может лежать где угодно, в физике или психологии, в астрономии или истории. Лишь того, кто принципиально и фактически замыкается в какую-нибудь узкую область, кто не знает и не хочет знать ни о чем, кроме своих кодексов и разночтений, кроме своих кислот и оснований, – того мы не называем философом, не потому, чтобы его область исследования не принадлежала к области философии (настолько он никогда не мог бы отделаться от нее), а потому, что сам он не имеет того внутреннего склада, который делает исследователя философом. Не материя, а форма, духовное направление делает философом.

Таким образом, кажется мне, имени возвращены были бы его старинное значение и его старинная честь. Чисто теоретические цели и универсальное направление исследования – вот что отличало у греков философа от простого математика или врача. То же самое и теперь оставляет признак философа, как бы сильно ни изменился с тех пор вид научного мира: преданность чистому созерцанию и направление к общему.

Ведь это всюду слышится и в нашем обыкновенном языке; человека, как Дарвин, который с усерднейшим старанием следит за фактами, для внимания которого нет ничего слишком ничтожного, который, с другой стороны, обладает однако и пониманием обширнейших отношений и все обращает в общее целое, – такого человека мы называем философским естествоиспытателем. И в том же самом смысле В. Гумбольдта мы называем философским языковедом и историком. Кто же, напротив того, тесно замыкается в узкий круг, кто знает и хочет знать только свою специальность, того мы назовем нефилософской головой, быть может даже – ремесленником эмпирии и специальности. Если он знает свою специальность, умеет выделывать своими инструментами годный для науки материал, мы будем высоко ценить его, как полезного работника, но мы будем все-таки думать, что чего-то недостает ему, именно – более высокого, более свободного понимания вещей. При этом совершенно безразлично, в какой области он работает, занимается ли он математическими формулами или силлогистическими фигурами, работами ли о рыбах Японии или психофизическими опытами над апперцепцией. Можно даже написать историю философии, не будучи философом. Не материя, а форма делает философом.

И другая сторона значения слова также не сделалась нашему языку совершенно чуждой. Если мы замечаем за кем-нибудь сильное углубление в свои мысли и в связи с этим известное отдаление от мира и его стремлений, некоторый недостаток практической ловкости, известное равнодушие к своим средствам и положению, то мы говорим (может быть, с легким оттенком улыбки): это – настоящий философ. И, с другой стороны, нам понятно то негодование, с которым Шопенгауэр говорит об унижении философии до ремесла; скорее – так мы чувствуем – можно снизойти к химику или врачу, если он делает из своей науки золото.

В последнее время философия и в Германии возвращается к своему старому понятию. Так, В. Вундт определяет философию «как всеобщую науку, имеющую соединить добытые отдельными науками общие познания в одну стройную систему» [15] System der Philosophie, 1889, стр. 21. В этом богатом мыслями и выдающемся сочинении Вундт поставил себе целью подвести итог нашему научному познанию, равно как развить его необходимые посылки и последние выводы. Центральное место занимает в нем метафизика, задача которой определяется в том смысле, что она не ограничивает связи фактов по принципу основания и следствия определенными областями опыта, как это делают отдельные науки, а стремится распространить ее на совокупность всего данного опыта (Предисловие). . Определение это, очевидно, имеет своим предположением единство научного познания, и Вундт не имел бы ничего против названия именем «философии» законченной системы, точно так же как и против того требования, чтобы «философ» не был по отношению к отдельным наукам простым нахлебником, а был бы по крайней мере хоть в какой-нибудь одной области их сотрудником. За это же воззрение высказались также Фехнер, Лотце и Ф. А. Ланге: сведение физических и духовно-исторических фактов в единую систему мира есть конечная цель, а основательное изучение наук – путь к ней.

С возвращением к старому понятно философии устраняются два заблуждения, примыкающие к ложному пониманию ее сущности: заблуждение, будто может существовать философия без науки, и другое – будто может существовать наука без философии.

Первое заблуждение смущало головы во времена спекулятивной философии. Предпринимались бесплодные и мучительные попытки соткать философскую систему из нескольких самых общих понятий, как то: субъект и объект, природа и дух, бытие и происхождение. Это заблуждение теперь почти что вымерло; может быть, встречается еще изредка остаток его в виде того мнения, что возможно будто бы особенное изучение философии без изучения наук, например, посредством занятия историей философии. Такое занятие, как бы оно ни было поучительно само по себе, неизбежно останется бесплодным и пустым, если не пополняется научными занятиями в других областях. Добропорядочный философ обращается к самим вещам. Если и невозможно везде быть самостоятельным исследователем, он все-таки должен хоть где-нибудь стоять ногами на своей собственной почве. Лишь этим приобретает он спокойную совесть, лишь этим достигает он возможности судить о научных вещах вообще, лишь благодаря этому он становится способным воспринимать мысли других и пользоваться для себя их исследованиями. Выбор области остается свободным, она может находиться или среди духовных наук, или среди естественных, или же на границе тех и других – в физиологии и психологии; как, по сторой поговорке, все дороги ведут в Рим, так и в науках все дороги ведут к философии; только нет туда путей по воздуху [16] Е. Renan: Fragments philosophiques, стр. 292: philosopher c'est connaitre philosopher, c'est connaitre l'univers. L'univers se compose de deux mondes, le monde physique et le monde moral, la nature et ihumanite. Letude de la nature et de l'humanite est done toute la philosophie. – Le penseur suppose lerudit, et, ne fut-ce qu'en vue de la severe discipline de l'esprit, il faudrait faire peu de cas du philosophe qui naurait pas travaille une fois dans sa vie a eclaircir quelque point special de la science. .