Фридрих Паульсен - Введение в философию

© Марков А. В., вступительная статья, 2017

© ООО Группа компаний «РИПОЛ классик», 2017

Фридрих Паульсен (1846–1908) для современного русского читателя остается в тени своих старших и младших современников: как вольных интуитивистов, от Шопенгауэра до Вейнингера, так и университетских философов психологии, от Вундта до Дильтея. Представитель старших неокантианцев, преемник знаменитого историка философии Эдуарда Целлера на кафедре Берлинского университета, Паульсен лучше многих других показывает, каким должен быть профессор, разговаривающий с публикой и с миром.

Паульсен родился в Северной Фрисландии, у волн холодного моря, в семье простых крестьян. Близость Дании с ее властной суровостью, относительная малонаселенность края, необходимость для жителей владеть множеством ремесел, – всё это определяло характер местных жителей, готовых упорно доказывать свою правоту словом и делом. Фридрих начал обучение очень рано – в этих крестьянских семьях мальчиков заставляли с ранних лет не только помогать по хозяйству, впрягать лошадь или молоть муку, но и разучивать грамоту. До тринадцати лет Фридрихходил в сельскую школу, но после поступил сначала в частное училище, а потом в Христианеум, знаменитую своей огромной библиотекой гимназию под Гамбургом. Христианеум был уникальной гимназией – стоявшая на границе между интересами Дании, Швеции и германских государств, эта школа сохраняла независимость, пользуясь особыми привилегиями права. Более того, она представляла собой кампус, что было совсем необычно для Германии: в 1721 г. старые постройки гимназии были снесены, и построен большой комплекс учебных классов, библиотеки, столовой и общежитий. В чем-то напоминая монастырь, в чем-то военный лагерь, Христианеум не был ни тем, ни другим.

Сам Паульсен вспоминал о своей школе как о месте славном: учащиеся стремились к славе своих успехов, учителя делились с учениками славой собственных наблюдений и открытий, и сами корпуса напоминали о торжественных днях земель, бывших предметом особого интереса многих держав и посему центром обновления технологий и образования. Особое развитие в Христиануме получили естественные науки: каждый учитель гимназии считал своим долгом завести физические приборы, микроскопы, биологические и геологические образцы. Библиотека покупала, не жалея средств, уникальные средневековые и ренессансные рукописи, а музей – документы экспедиций, собирая так классику искусства рядом с лучшими образцами природы. Довольствоваться одним только школьным собранием гербариев или минералов было недостаточно: в каждом классе должны были быть размещены непосредственные свидетельства длящегося изучения окружающего мира.

Христианеум давал своим выпускникам «абитур» – право поступления в любой университет без экзаменов, разумеется, в случае успешного окончания курса. Паульсен поступил в университет Эрлангена, ведущий центр лютеранской теологии, сперва с намерением стать сельским священником. Он же сразу вступил в Братство Бубенройтов (это географическое исконно название анекдотически звучит как Бубновые Рыцари – и действительно, геральдический смысл названия именно такой), студенческую корпорацию, как обычно, соединявшую в себе черты профсоюза, христианской общины и патриотической армии. Членство в братстве не налагало слишком тяжелых обязанностей, но требовало верности знамени и свободе, христианскому просвещению и научному исследованию. Нам трудно понять, что такое студенческие братства, «буршеншафты», – мы если и знаем о них, то из романных зарисовок о сражении студентов с филистерами-обывателями.

На самом деле, это была частица духовной жизни протестантской Германии: корпорации, пользовавшиеся автономией, пестовали правовую культуру своих адептов, ведь кто, как не выпускники университетов, смогут объяснить сам дух права обывателям, ищущим выгоду и подчиняющимся законам только за страх.

Но, отучившись три семестра, Фридрих Паульсен окрылился иной мечтой: его манил Берлинский университет. Основанный в 1810 году, этот университет стал моделью для так называемой гумбольдтовской системы образования, которой и в наши дни следуют университеты во многих странах, включая Россию и США. Если Наполеон сделал ставку на профессионализацию образования, создание политехнических и «нормальных» (педагогических) школ, где широта специализаций нужна для того, чтобы профессионалов учили сверхпрофессионалы, постоянно сдающие все новые экзамены на свою состоятельность, то противостоящие Наполеону германские земли предпочли сухой нормативности свободу исследования. Особенность университета гумбольдтовского типа – полный отказ от учебников: преподаватели ведут исследовательскую работу, приходят в учебный класс из лаборатории или библиотеки и воодушевленно рассказывают студентам, что происходит на переднем крае науки.

Паульсен занимался под руководством славного Адольфа Трендленбурга, и его первая диссертация, в 1871 г., была посвящена этике Аристотеля. Паульсен попытался реконструировать этику Аристотеля как систему познания нравственности, считая, что ум Аристотеля не мог ограничиваться только наблюдениями. Аристотель хотел поставить этику на научную основу, показав, как нравственность выводится из познавательного метода и обогащает методы нашего познания окружающего мира. Конечно, видеть в трудах Аристотеля «методологию» в нашем смысле – упрощение, Аристотель, как этический мыслитель, думал о фактичности счастья больше, чем о методах его достижения. Но уже в первой работе Паульсена дало о себе знать главное в его подходе – он смотрел на научное знание одновременно как на цель и на средство: научное знание помогает нам нравственнее относиться к вещам, беречь их и созидать, но одновременно приобретение научного знания и есть наибольший интеpec нашего духа, доказывающий его автономию от тела с его законами. Если мы можем делать науку, то мы существуем по-настоящему а не просто слепо следуем темным инстинктам природы или предрассудкам общества. Такое отношение к науке позволяет говорить о Паульсене как неокантианце, иначе говоря, как о критике научного разума: как неоплатонизм отличался от платонизма тем, что превратил экстазы и прозрения Платона в содержание речи, а не повод для речи, так и неокантианство отличается от кантианства тем, что научное познание оказывается не формой познания, а его проблемой.

Через четыре года Паульсен защитил вторую диссертацию, по теории познания Канта. В ней он доказывал, что Кант учил не только о необходимых пределах нашего познания, но и о содержательности форм нашего познания. Например, познание живого отличается от познания неживого не тем лешь, что живое требует бережного этического отношения, но тем, что оно требует иного состояния духа и иного содержания как наших реакций, так и наших размышлений над этими реакциями.