Готфрид Вильгельм Лейбниц - Опыты теодицеи

225. Бесконечность возможностей, сколь бы большой она ни была, не больше, чем бесконечность мудрости Бога, который знает все возможное. Можно даже сказать, что если эта мудрость не превосходит эти возможности экстенсивно, так как предметы разумения не могут выйти за рамки возможного, являющегося в некотором смысле исключительно сверхчувственным, то она превосходит их интенсивно по причине бесконечного числа комбинаций, которые она осуществляет с этими возможностями, а также по причине столького числа размышлений, которым эта мудрость предается. Мудрость Бога не довольствуется тем, что заключает в себе все возможности, она их постигает, сравнивает, заставляет их воздействовать друг на друга с целью определить степень их совершенства или несовершенства, силы и слабости, добра и зла; она даже выходит за пределы конечных сочетаний, она создает из них бесконечное множество бесконечных вещей, т. е. бесконечное множество возможных следствий Универсума, каждое из которых содержит бесконечное число созданий. Тем самым Божественная мудрость распределяет все возможности, которые она уже частично рассмотрела, по нескольким универсальным системам, которые она также сравнила одну с другой; результатом всех этих сравнений и размышлений явился выбор наилучшей из всех этих возможных систем, который осуществила мудрость для полного удовлетворения благости; вот это и есть поистине замысел нынешнего универсума. И все эти действия Божественного разума, хотя между ними есть порядок и приоритет по природе, всегда производятся вместе, без всякого приоритета во времени для какого-либо из них.

226. Внимательно рассматривая эти вещи, я полагаю, что люди пришли бы к иному представлению о величии Божественных совершенств, и преимущественно премудрости и благости Божией, чем то, какое имеют те люди, которые представляют себе Бога действующим случайно, без всякого побуждения и без всякой причины. И я не знаю, каким образом мои противники могут избежать этого столь странного мнения, если только они не признают, что существуют же причины Божественного избрания и что эти причины связаны с его благостью; отсюда необходимо следует, что избранное имеет преимущество в благости перед неизбранным и, следовательно, есть лучшее из всего возможного. Наилучшее не может быть превзойдено чем-либо другим в благости, и нет никакого ограничения всемогущества Бога, когда говорят, что он не может творить невозможного. Возможно ли, спрашивает г-н Бейль, чтобы не было лучшего замысла, чем тот, который осуществлен Богом? Отвечаю: вполне возможно, и даже надо думать, что лучшего не было, иначе Бог предпочел бы его.

227. Кажется, я достаточно показал, что среди всех возможных замыслов Универсума есть наилучший из всех, и что Бог не преминул избрать его. Но г-н Бейль из этого хочет вывести заключение, что, следовательно, Бог не свободен. Вот как он говорит об этом (в том же сочинении, гл. 151, с. 899): Я задумал было спорить с одним человеком, который вместе с нами признает, что благость и могущество Божие столько же беспредельны, как и его мудрость; но я увидел, что, собственно говоря, этот человек предполагает, будто благость и могущество Божии заключены в весьма тесные границы. Этот пункт уже достаточно рассмотрен мною; я не полагаю границ могуществу Бога, так как я признаю, что оно простирается ad maximum, ad omnia [181] До величайшего, до всего ( лат. ). в отношении ко всему тому, что не содержит в себе противоречия; я не полагаю границ и благости Божией, так как она направляется к наилучшему, ad optimum. Но г-н Бейль продолжает: Таким образом, в Боге нет свободы, своей мудростью он был вынужден создать, и создать именно такое, а не иное творение, наконец, создать именно таким, а не иным путем. Вот троякое рабство, дающее бытие большему фатуму, чем стоический, и делающее невозможным все то, что находится вне его сферы. Кажется, что по этой теории сам Бог мог бы сказать, прежде чем исполнять свои определения: я не могу спасти такого-то человека или осудить такого-то другого, quipped vetor fatis [182] Потому что судьба запрещает мне это ( лат. ). , моя премудрость не позволяет этого.

228. Я отвечаю, что собственно благость побуждает Бога творить для сообщения ее другим; и эта же благость в соединении с мудростью побуждает его творить наилучшее; а это простирается на все следствия, действия и пути. Она побуждает его без принуждения, ибо она не делает невозможным того, чего не избирает. Если назвать это фатумом, такое название надо принимать в хорошем смысле, совершенно не противоречащим свободе. Fatum происходит от слова fari – «говорить», «произносить», выражающего суждение, определение Божие, решение его мудрости. Утверждать же, что нельзя делать чего-либо только потому, что этого не желают, – значит злоупотреблять словами. Мудрость желает только доброго; и будет ли рабством то, когда воля поступает согласно лишь с мудростью? Можно ли быть рабом меньше, чем тогда, когда поступают по собственному избранию и руководствуются самыми совершенными основаниями? Аристотель говорит, что лишь тот находится в природном рабстве (natura servus), кто не живет самостоятельно, кто управляется другим. Рабство налагается извне; оно склоняет к тому, что не нравится, и преимущественно к тому, что не нравится по справедливости. Только чуждая власть и наши собственные страсти делают нас рабами. Бог никогда не склоняется перед какими-либо вещами, существующими вне его, еще меньше подчинен внутренним страстям и никогда не определяется к тому, что ему может не нравиться. Поэтому кажется, что г-н Бейль подбирает неподходящие названия для наилучших в мире предметов и извращает понятия, когда называет рабством состояние высочайшей и совершеннейшей свободы.

229. Немного раньше (гл. 151, с. 891) он сказал: Если бы добродетель или какое-либо другое благо были столь же согласными с целями Творца, как и порок, то порок не был бы предпочтителен; итак, надо, чтобы существовало только одно средство, которым Творец мог бы пользоваться; отсюда следует, что он пользуется им по чистой необходимости. Поскольку же Бог любит свою славу не вследствие свободы безразличия, а по необходимости, то следует, что он по необходимости должен любить все средства, без которых он не может явить всю свою славу. Итак, если порок, поскольку он есть порок, был единственным средством для достижения этой цели, то следует, что Бог по необходимости должен любить порок, чего нельзя представить себе без ужаса, не говоря уже о том, что в своем откровении он говорит нам совершенно противоположное. В то же время г-н Бейль замечает, что некоторые доктора-супралапсарии (как Реторфорт, например) отвергали то, что Бог желал греха как греха, но допускали, что попусти-тельным образом он желал греха, поскольку грех бывает наказуем и прощаем. Г-н Бейль же возражает им, что действие бывает наказуемым и прощаемым лишь постольку, поскольку является порочным.