Готфрид Вильгельм Лейбниц - Опыты теодицеи

285. Бог говорит Моисею: «Я буду милосерден к тому, к кому буду милосерден, и помилую того, кого помилую» (Исх. 33, 19). Итак, все зависит не от хотения, не от подвига, но от Бога, который помилует (Рим. 9, 15, 16). Это не препятствует тому, чтобы все имеющие добрую волю и сохраняющие ее были спасены. Именно Бог дает им желание и действие. Итак, он милует того, кого хочет, и ожесточает того, кого хочет (Рим. 9, 29). И тем не менее тот же апостол говорит, что Бог желает всем спастись и прийти в разум истины, и я не хотел бы понимать это согласно с некоторыми местами св. Августина – как будто бы это означает, что нет спасенных, кроме тех, кого Бог желает спасти, или как будто бы он желает спасти non singulos generum, sed genera singulorum [233] Не индивидуумов из рода, а род из индивидуумов ( лат. ). . Я лучше сказал бы, что нет человека, которого он не желал бы спасти, насколько допускают это величайшие основания, по которым Бог спасает только приемлющих даруемую им веру и предающихся сообщаемой им благодати, если это согласно с ненарушимостью замысла его деяний, наиболее совершенного.

286. Что касается предопределения ко спасению, то оно тоже содержит, по учению св. Августина, распределение средств, ведущих ко спасению. «Praedestinatio sanctorum nihil aliud est, quam praescientia et praeparatio beneficiorum Dei, quibus certissime liberantur, quicunque liberantur» (Lib. depersev., c. 14) [234] Предопределение святых есть не что иное, как предвидение и предуготовление Божественных благодеяний, которыми, без сомнения, могли бы спастись те, кто спасется (Кн[ига] о стойкости, гл. 14) ( лат. ). . Итак, он не принимает этого в смысле абсолютного определения; он думает, что существует благодать, которая не может быть отвергнута никаким ожесточенным сердцем, потому что она даруется преимущественно для смягчения ожесточенных сердец (Lib. depraedest., с. 8; Lib. degrat., с. 13, 14) [235] «Кн[ига] о предопределении]», гл. 8; «Кн[ига] о благодати», гл. 13, 14 ( лат. ). . Тем не менее я не нахожу, чтобы св. Августин очень настаивал, что эта благодать, подчиняющая сердце, всегда действенна сама по себе. И я не знаю, можно ли утверждать, не оскорбляя Бога, что одна и та же степень внутренней благодати является победоносной у одного человека при содействии обстоятельств и не является таковой у другого.

287. Воля находится в соответствии с нашим пониманием добра, при этом следует тому добру, которое пересиливает. «Si utrumque tantumdem diligimus, nihil horum dabimus. Item: Quod amplius non delectat, secundum id operemur necesse est» (in cap. 5 ad Gal.) [236] Если обоих одинаково сильно любим, то никому из них ничего не дадим. Поэтому, если кого-либо не предпочитаем, по необходимости поступаем сообразно с этим (К Галатам, в гл. 5) ( лат. ). .

Я объяснил уже, каким образом, несмотря на все это, мы в действительности имеем большую власть над нашей волей. Святой Августин понимает это несколько иначе и в смысле не очень широком, говоря, например, что ничто не находится в нашей власти настолько, как действие нашей воли, и в пользу этого приводит почти то же основание. Действие, говорит он, совершено в тот миг, когда мы его хотим. «Nihil tam in nostra potestate est, quam ipsa voluntas, ea enim mox ut volumus praesto est» (lib. 3, de lib. Arb., c. 3; lib. 5, de Civ. Dei, c. 10) [237] Ничто не находится в нашей власти до такой степени, как сама воля, ибо, как только захотим, она уже готова (О своб [одном] произволении], кн. 3, гл. 3; О Граде Божием, гл. 10) ( лат. ). . Но это означает только, что мы хотим, когда хотим, а не то, что мы хотим того, чего желаем хотеть. Вернее будет сказать вместе с ним: «Aut voluntas non est, aut libera dicenda est» (d. I, 3, с. 3) [238] Или воли вовсе нет, или она должна быть названа свободной (разд[ел] 1, 3, гл. 3) ( лат. ). ; и когда воля непогрешимо и правильно ведет к добру, то это не препятствует ей быть свободной. «Perquam absurdum est, ut ideo dicamus non pertinere ad voluntatem (libertatem) nostram, quod beati esse volumus, quia id omnino nolle non possumus nescio qua bona constrictione naturae. Nec dicere audemus ideo Deum non voluntatem (libertatem), sed necessitatem habere justitiae, quia non potest velle peccare. Certe Deus ipse numquid qui a peccare non potest, ideo liberum arbitrium habere negandus est?» (De Nat. et Grat., c. 46, 47, 48, 49) [239] Весьма безрассудно утверждать, что когда мы желаем быть блаженными, то это не свойство нашей воли (свободы), потому что не желать этого мы совершенно не можем, не знаю, по какому доброму расположению природы. И мы не смеем сказать, что Богу присуща справедливость не по воле (свободе), а по необходимости, потому что он не может хотеть грешить. Так как не можем грешить, должен ли Бог отказаться по этой причине от свободной воли? (О природе и благодати, гл. 46, 47, 48, 49) ( лат. ). . Он очень хорошо говорит также, что Бог дает первое доброе побуждение, но после этого человек действует уже сам. «Aguntur ut agant, non ut ipsi nihil agant» (De Corrupt., c. 2) [240] Они будут действовать, чтобы действовать, а не так, чтобы самим ничего не делать ( лат. ). .

288. Мы установили, что свободная воля есть ближайшая причина зла виновности и затем зла наказания, хотя верно и то, что природное несовершенство созданий, существовавшее в представлении вечных идей, есть первая и наиболее отдаленная причина этого. Тем не менее г-н Бейль постоянно противоречит такому пониманию свободной воли; он не хочет, чтобы ей приписывали причину зла. Надо выслушать его возражения; но прежде надо еще несколько пояснить природу свободы. Мы уже показали, что свобода, как ее понимают в теологических школах, состоит в понимании (intelligence), включающем отчетливое знание предмета желания; в самопроизвольности (spontanéité), по которой мы сами определяем себя к действию, и в случайности (contingence), т. е. в исключении логической и метафизической необходимости. Понимание есть как бы душа свободы, а прочее составляет как бы ее тело и основание. Свободная субстанция определяет сама себя, и определяет себя посредством благого мотива, понятого разумом, который ее склоняет, но не принуждает. Все условия свободы содержатся в этих немногих словах. Тем не менее хорошо показать, что несовершенство, присущее нашему познанию и нашей самопроизвольности, и непреложное определение, содержащееся в нашей случайности, не уничтожают ни свободы, ни случайности.

289. Наше познание бывает двух родов: отчетливое (distincte) и смутное (confuse). Отчетливое познание, или понимание (intelligence), бывает при правильном пользовании разумом; но чувства доставляют нам смутные мысли. И мы можем сказать, что мы бываем свободны от рабства настолько, насколько действуем в соответствии с отчетливым познанием, и бываем порабощены страстями настолько, насколько наши восприятия (perceptions) бывают смутными. Именно в этом смысле мы не обладаем полной свободой духа, желательной для нас, и можем сказать вместе со св. Августином, что, будучи порабощены грехом, имеем рабскую свободу. Тем не менее раб, оставаясь рабом, все же обладает свободой выбора сообразно с состоянием, в котором находится, хотя чаще он поставлен перед суровой необходимостью избирать из двух зол одно, потому что господствующая сила не дает ему возможности достигнуть блага, которого он желал бы. Что для раба узы и принуждение, то для нас страсти, владычество которых хотя и приятно, но тем не менее гибельно. В действительности мы желаем только того, что нам нравится, но, к несчастью, нравящееся нам в данную минуту часто есть настоящее зло, которое нам не нравилось бы, если бы у нас были открыты очи разума.