Джон Милль - О подчинении женщины

Итак, полтора века назад Гарриет Тейлор-Милль и Джон Стюарт Милль сидели у себя в гостиной в Блэкхите, в Лондоне, и горячо обсуждали женский вопрос. Они сидели в плюшевых креслах при свечах и записывали свои мысли о равных правах женщин и мужчин гусиными или стальными перьями на плотной бумаге. В комната от камина было тепло, на столике возле кресел лежали газеты, из которых супруги узнавали последние новости по интересующим их вопросам.

В 2018 году члены Государственной думы РФ, сидя в зале, оборудованном системой электронного голосования, отклонили проект закона о равных правах, свободах и возможностях для мужчин и женщин. При ярком электрическом свете, глядя в свои гаджеты, из которых они узнавали последние новости обо всем, члены Госдумы решили, что инициатива потеряла актуальность, поскольку ситуация в стране существенно изменилась и в России неравенства как такового больше нет.

К сожалению, так думают не только российские законодатели, многие считают, что в XXI веке ситуация кардинально преобразилась. Увы, это не так. Положение женщин действительно изменилось, но не радикально. Мы по-прежнему в истории выступаем на «вторых ролях». Об этом писала Симона де Бовуар в своей книге «Второй пол» в 1949 г. Такой же статус сохраняется за женщиной и сейчас. До сих пор женщины не обладают всей полнотой прав, как мужчины, и играют вторые роли как в общественной, публичной, так и в частной, семейной жизни. В России в главном законодательном органе страны принимают решения на государственном уровне лишь 70 женщин. Это чуть более 15 % от общего количества депутатов Госдумы. Вряд ли стоит рассчитывать, что такая немногочисленная «женская фракция», придерживающаяся в основном консервативных взглядов, будет сопротивляться мужскому большинству, например, по вопросу об ограничении права на аборт.

Отступление от идеалов справедливости и равенства происходит повсеместно. Многие государства забыли уроки Второй мировой войны и уже не так рьяно стремятся придерживаться принятой в то время ООН Декларации прав человека. Происходит поворот назад как в идеологии, мировоззрении, так и в политике. А значит, борьба за равноправие продолжается. Гарриет Тейлор-Милль, Элен Тейлор и Джон Стюарт Милль последовательно и однозначно шли по дороге эмансипации. Идеи, высказанные ими, не потеряли актуальности до сих пор.

В предлагаемом ныне исследовании автор хотел с возможной ясностью, насколько для него доступно, изложить основания того мнения, которого он стал держаться с очень раннего времени – когда в нем вообще начали вырабатываться какие бы то ни было мнения о социальных и политических вопросах – и которое, путем размышления и жизненного опыта, постепенно укреплялось в нем. Мнение это заключается в том, что принцип, господствующий над нынешними социальными отношениями между обоими полами – легальным подчинением одного пола другому, – есть зло в самой сущности и одна из главнейших преград человеческому прогрессу, и далее, что он должен быть заменен принципом полного равенства, недопускающим никакого преобладания или привилегий с одной стороны, никакой неправоспособности – с другой.

Самый выбор слов, нужных для обозначения предположенной нами задачи, показывает, как она нелегка. Было бы, однако, совершенно ошибочно думать, будто в этом случае трудность проистекает из недостаточности или неясности доводов, на которые опирается мое убеждение. И здесь трудность совершенно также, какая бывает во всех случаях, когда приходится бороться с пассивною силою чувств. До тех пор, пока то или другое мнение крепко засело в наших чувствах и страстях, преобладающая сила аргументаций, вместо того чтобы подкапывать его прочность, скорее делает мнение это еще более упорным. Если бы оно явилось как результат аргументации, то опровержение доводов, разумеется, пошатнуло бы убеждение в самых его основах, но когда мнение гнездится только в одном чувстве, то чем несостоятельнее является оно перед судом разума, тем более его адепты приобретают уверенность в том, что, должно быть, их чувство непогрешимо, если никакие аргументы на него не действуют. И до тех пор, пока подобное чувство не изгнано, оно постоянно прячется за новыми траншеями, прикрывающими уже проделанные в нем бреши. Притом же между всеми теориями, поддерживающими ветхие учреждения и обычаи, чувства, имеющие отношение к нашему предмету, по очень многим причинам имеют наибольшую интенсивную силу и засели в людях так глубоко, что нечего удивляться, если в наше время великий умственный и социальный поворот к лучшему успел подкопать и ослабить их гораздо меньше сравнительно со всеми прочими, давно ниспровергнутыми учреждениями. Но из того, что люди до самого позднего времени придерживаются известных варварских обычаев, еще нельзя заключать, чтобы обычаи эти были чем-нибудь лучше тех диких воззрений, которые раньше отжили свое время.

Одним словом, задача того, кто захотел бы бороться с почти всеобщим мнением людей, очень нелегка во всех отношениях. Даже при его идущей из ряда вон способности к делу для него становится уже великим счастьем, если он удостоится внимания; быть допущенным к суду для него гораздо труднее, чем для других выхлопотать приговор.

Затем, удостоившись внимания к своим словам, он должен подвергнуться целому ряду логических требований, совершенно отличных от тех, которые существуют для всякого другого ответчика, – во всех других случаях вся сила доказательств заключается в утверждении. Если кого-нибудь обвиняют в убийстве, то обвинители должны доказать его преступность, а не он обязан убеждать в своей невинности. Если относительно несомненности какого-либо исторического события (назовем для примера хоть осаду Трои) существует разногласие мнений, то защитники действительности факта должны представить свои доказательства прежде, чем от их оппонентов потребуется хотя одно слово. Да и тут от них никогда не потребуется ничего другого, как только объяснить, что доказательства их противников не имеют никакого значения. Далее, в области практических вопросов вся сила доказательств направляется против того, кто нападает на свободу, отстаивает ограничение и запрет, будь то стеснение общей свободы человеческих действий или предоставление привилегии известному лицу или классу в ущерб другим. Обыкновенное убеждение а priori высказывается в пользу свободы и беспристрастия. Мы все соглашаемся, что не следует прибегать ни к какому стеснению, не оправдываемому общим благом, и что закон должен быть нелицеприятен, должен со всеми поступать одинаково, за исключением тех случаев, когда отступления вызываются положительными нуждами правосудия или благоустройства. Но эти общие положения нисколько не применяются в пользу защитников женской эмансипации. Едва ли нужно говорить, что если кто-нибудь станет защищать ту доктрину, что мужчины имеют право господствовать, а женщины обязаны повиноваться, или что мужчины способны к управлению, а женщины неспособны, так все это, по-видимому, такие известные всем аксиомы, основанные на общем веровании тупой массы, против которых нечего и спорить.