Николай Кузанский - Сочинения в 2-х томах. Том 2

«Не подумав предварительно как следует, он выставил это в качестве щита, тогда как при здравом понимании все это согласуется с «Ученым незнанием». Этот человек, видно, прочел немного, а понял прочитанное еще меньше. Ибо мистическая теология ведет к освобождению и безмолвию, в котором достигается даруемое нам видение невидимого Бога; а та наука, что упражняется в споре, ожидает победы в словесной битве и далеко отстоит от другой, приближающей нас к Богу, который есть мир наш. [15] Бог есть мир наш — Ефес. 2, 14. Поскольку его наука предполагает споры, ему нельзя скрыть, какова она; ведь то, что надмевает и возбуждает к спору, само себя выдает: это не знание, через освобождение устремляющееся к умосозерцанию, каково знающее незнание. Он думал открыть нечто новое, утверждая, что по-гречески «демоническое» получило название от «надмевающего знания». Но он, видимо, проглядел Платона, и «О божестве Сократа» Апулея, и Филона, который говорит, что Моисей называл ангелами тех, кого греки — демонами [16] Демоны как вестники (ангелы) и помощники — Платон. Апол. Сократа 31с и др.; Федон 107d; Федр 242Ь; Апулей. О божестве Сократа 6; Филон. Quaest. et solut. IV 183. , хотя и у них различаются благие демоны и демоны зла. Когда же он говорит, что пророк в местоимении «Я» обособил, изъял и отличил Бога от всякого творения и что на этом основано его рассуждение, такое обоснование представляется и вовсе ребяческим. Ведь не было никогда человека в такой степени бестолкового, который бы стал утверждать, будто Бог не есть тот, больше кого ничего нельзя представить и кто образует все. Бог не есть то или это, небо или земля, но тот, кто дает бытие всему, кто сам есть собственно форма всякой формы, так что всякая форма, кроме Бога, не является собственно формой, но только получает форму от этой нестяженной и абсолютной формы. Поэтому никакое бытие не может отсутствовать у абсолютнейшей и совершеннейшей формы, раз она дает бытие всему. И так как все бытие от этой формы и оно не может быть помимо нее, все бытие — в ней; но все бытие в этой форме не может быть отличным от нее, поскольку она есть бесконечная форма бытия, простейшая и совершеннейшая. Отсюда ясно, что никак нельзя представлять бытие Бога наподобие какого-нибудь единичного переменчивого и раздельного бытня, а также наподобие бытия универсалий, рода или вида, но только как превосходящую совпадение единичного и общего абсолютнейшую форму всего родового, видового и единичного и вообще любых форм, какие только можно представить и назвать. Такая превосходящая всякое понятие невыразимая форма есть начало, середина и конец всего этого.

И если кто, поднявшись над математикой, разграничивающей и измеряющей вещи, над всякой множественностью, числом и гармоническим соотношением, увидит все вне меры, числа и веса, тот действительно будет видеть все в некоем простейшем единстве; так видеть Бога значит все видеть Богом и Бога — всем, и в знающем незнании мы знаем, что видеть его так мы не можем. Но видящий все в числе, весе и мере на себе испытывает невозможность для всего этого быть без различения и согласования [17] В числе, весе и мере — Премудр. 11, 21. Различение и согласование — см. О предп. II 3. , тогда как в царстве божием, где простота и мир превосходят всякое восприятие, не может быть различия, поскольку здесь не та единичность, какую представляет противник, а напротив, единичность Бога, о которой говорит Авиценна в своей «Метафизике» в главе «Поставление пророка» [18] Авиценна. Метафизика. X 2. , где он предписывает не говорить простому народу об этой единичности, так как его это скорее развратит, чем научит. Та единичность, какую он велит скрывать, есть единичность единичностей, и в этом случае Бог именуется неединично единичным, подобно тому как он есть беспредельный предел, безграничная граница и нераздельная раздельность [19] Об уч. незн. I 19, 57; 25, 84. . Ведь кто устремил око ума в абсолютную единичность всех единость совпадает с абсолютной единичностью, а абсолютныи максимум совпадает с абсолютным минимумом и все здесь одно. И вот когда Авиценна пытается вознестись к единичности Бога путем отрицательной теологии, он отрешает Бога от всего единичного и всеобщего; раньше него божественный Платон в «Пармениде» [20] Имеется в виду, однако, не сам Платон, а Прокл в толковании к «Пармениду». предпринял более совершенную попытку проложить этот путь к Богу, а божественный Дионисий столько у него перенял, что у него можно отыскать часто дословно воспроизведенные Платоновы выражения. Я согласен с Авиценной и потому считаю, что противнику, человеку пошлому, сведшему к пошлым и не соответствующим Богу понятиям глубочайшие прозрения пророка, не следовало утверждать это вопреки учению всех мудрецов и великому Дионисию, у которого в десятой главе «Божиих имен» — по последнему переводу Амвросия Камальдульского, полученному мной от его святейшества папы Николая, — говорится: «Итак, божье мы должны познавать не по человеческому обычаю, но целиком и полностью от самих себя отступившись и всецело перейдя в Бога» [21] Дионисий. О Бож. именах 7, 1. .Там об этом говорится не раз. Итак, друг мой, ты видишь, на каком ребяческом и слабом основании покоится «Невежественная ученость».

Когда наш наставник сказал все это по поводу уже прочитанного, я продолжал чтение. В следующем отрывке говорилось, будто наш наставник хвалится, что он благодаря дару божию в восхождении над тленностью человеческих знаний непостижимо был возведен к непостижимому. После многочисленной клеветы, не задевшей души наставника, он говорит, что 1 Коринф. 13 не допускает такого откровения, утверждая ограниченность постижения сферой зеркальных отражений и образов [22] 1 Кор. 13, 12: «Теперь мы видим через зеркало в загадке [символе, образе, намеке], а тогда [будем] — лицом к лицу». .

Наставник велел мне покамест остановиться и сказал: «Так от изменения точки зрения возникают разные понимания. Имея в виду зеркало и образ, этот человек считает, что Бог — как оно и есть — непознаваем: ведь истину как таковую никогда нельзя увидеть в подобии, поскольку всякое подобие именно как подобие лишено подлинности своего образца. Вот нашему опровергателю и кажется, что непостижимого нельзя непостижимо постичь путем восхождения. Но кто видит, что подобие есть подобие образца, тот, преодолевая подобие, непостижимо обращается к непостижимой истине образца. Кто понимает, что всякое творение есть подобие единого творца, в себе самом видит, что бытие подобия, не имея само по себе совершенно никакого совершенства, все свое совершенство получает от того, чье оно подобие, ибо образец есть мера и основа подобия. Бог так же отражается в творениях, как истина в подобии. И кто видит, что все разнообразие мира есть подобие единого Бога, тот, оставляя все разнообразие всех подобий, переходит к непостижимому. Он приходит в изумление, поражаясь бесконечности того бытия, что во всем постижимом присутствует как в зеркале и образе. Он прекрасно видит, что не постижима ни в каком творении та форма, чьим подобием всякое творение является: никакое подобие не может быть равной мерой истины, ибо оно, будучи подобием, ущербно. Так что абсолютная истина непостижима. А если каким образом и следует ее постигать, это должно происходить в некоем непостижимом прозрении (intuitu), как бы путем мгновенного восхищения; так плотским оком мы без постижения и лишь на мгновение видим свет солнца. Не то чтобы солнце, чей свет невольно бросается в глаза, не обладало максимальной видимостью; но его нельзя постичь зрением из-за его исключительной видимости. Так Бог, который есть истина, как объект интеллекта максимально умопостигаем и в то же время не постигаем умом в силу своей наивысочайшей умопостигаемости. И только знающее незнание, или постигаемая непостижимость, есть самый истинный путь для восхождения к Нему.