Николай Кузанский - Сочинения в 2-х томах. Том 2

Бернард. Как я понимаю, ты говоришь, что это сложное имя «возможность-бытие», объединенное из «возможности» и «бытия», обозначает нечто простое, согласно твоему человеческому пониманию ведущее исследователя посредством уподобления к некоему положительному утверждению о Боге. И ты постигаешь абсолютную возможность на основании того, что она в свернутом виде содержит всякую возможность до действия и страдания, до возможности создать и возможности возникнуть. И ты постигаешь самое возможность как действительное бытие. И это бытие, которое всякой возможностью бытия является в качестве действительности, ты называешь также абсолютным. Таким образом, ты хочешь сказать, что там, где всякая возможность существует в виде действительности, можно достичь первого всемогущего начала. И я не колеблюсь признать, что все в этом начале пребывает в свернутом виде и что все, могущее быть каким бы то ни было образом, в нем находится. Не знаю, хорошо ли я говорю.

Кардинал. Прекрасно! Отсюда следует, что начало не истощает своей всемогущей силы ни в чем, могущем быть. Поэтому ни одно творение не есть возможность-бытие. Отсюда, всякое творение может быть тем, чем оно не является. Только одно начало, поскольку оно есть сама возможность-бытие, не может быть тем, чем оно не является.

Бернард. Это ясно. Ведь если бы принцип мог не быть, он и не был бы, поскольку он есть то, чем он может быть.

Иоанн. Следовательно, он есть абсолютная необходимость, поскольку он не может не быть.

Кардинал. Ты говоришь правильно; ведь как сам принцип мог бы не быть, если небытие в нем есть он сам?

Иоанн. Дивен Бог, в котором даже небытие есть необходимость бытия! [205] Ср. Об уч. незн. I 6, 16.

Бернард. Поскольку мир мог быть сотворен, постольку всегда существовала возможность его бытия. Но возможность бытия называется в области чувственного материей. Отсюда материя была всегда. И поскольку она никогда не была сотворена, то, значит, она — несотворенная. Поэтому она есть начало вечное.

Иоанн. По-видимому, это твое рассуждение не продвигает дела вперед. Ведь несотворенная возможность и есть сама возможность-бытие [206] Там же II 8, 136; О вид. Бога 15, 62. . Поэтому то, что мир мог быть сотворен от века, возможно в силу того, что возможность-бытие есть вечность. Следовательно, неправильно устанавливать что-либо, кроме следующего: возможность бытия мира вечна только потому, что возможность-бытие есть возможность-бытие; и это есть единственное основание для всех видов бытия.

Кардинал. Аббат хорошо говорит. Ведь если возможность возникнуть не имеет начала, то это только потому, что не имеет начала возможность-бытие. Ведь возможность возникнуть предполагает абсолютную возможность, которая совпадает с действительностью и без которой невозможно, чтобы что-нибудь могло возникнуть, и, если бы эта абсолютная возможность имела нужду в ином, то есть в материи, без которой она ничего не могла бы, она не была бы возможностью-бытием. Что же касается человеческой возможности создать, то она ищет материю, которая может стать, потому, что она не есть сама возможность-бытие, в которой создать и возникнуть суть сама возможность. Ведь возможность, подтверждаемая созиданием, есть та же возможность, что и подтверждаемая возникновением.

Бернард. Мне это трудно понять.

Кардинал. Ты поймешь, когда обратишь внимание, что в Боге небытие есть сама возможность-бытие. Ведь если небытие совпадает с возможностью создать, оно во всяком случае совпадает с возможностью возникнуть. Если бы ты был автором книги, которую бы ты писал, то в твоей творческой мощи, то есть в самом писании книги, в свернутом виде присутствовала бы и страдательная возможность, то есть то, что сама книга пишется, и это потому, что небытие книги обладало бы бытием в твоей способности (posse) написать ее.

Иоанн. Ты открываешь, отец, нечто чрезвычайное. В самом деле, в возможности-бытии все и есть, и видится — как в своей причине и основании, хотя ее и не может понять никакой ум, кроме того, который есть она сама.

Кардинал. Наш ум, так как он не есть сама возможность-бытие, — ведь он не есть в действительности все то, чем он может быть, — способен поэтому всякий раз быть все больше и совершеннее. Поэтому сама возможность-бытие умом не постигается, хотя и созерцается им издалека. Однако только возможность-бытие понимает себя и все то, что в ней, поскольку все охватывается в возможности-бытии.

Иоанн. В таком случае мне представляется, что все отрицается относительно возможности-бытия: ведь ни одна вещь из всего того, что может быть наименовано, не есть сама возможность-бытие, раз эта вещь может быть тем, чем она не является. Поэтому возможность-бытие не есть количество: количество, поскольку оно может быть тем, чем оно не является, не есть сама возможность-бытие. Например, количество может быть больше, чем оно есть. Но не так дело обстоит с возможностью-бытием, у которой нет недостатка в могущем быть превосходстве или вообще в чем-нибудь, могущем быть. Ведь возможность-бытие и есть сама возможность, которая в качестве действительности есть нечто наисовершеннейшее.

Прибавь только одно. Поскольку теперь ясно, что оный предивный Бог наш ни при каком, даже самом высоком, восхождении не может быть видим естественным образом, — кроме как в таинственном символе, когда достигается скорее возможность его видеть, чем само видение, и взыскующий попадает в тень и мрак, — как же все-таки он, остающийся всегда невидимым, становится видим?

Кардинал. Ежели тот, кто есть действительность (actualitas) всякой возможности, не приведет возможность увидеть его в действительность (actus) посредством обнаружения себя самого, его нельзя будет увидеть. Ведь Бог скрыт и утаен от взоров всех мудрецов, но он открывает себя малым и униженным, каковым дарует благодать. Единый есть открывающий — учитель наш Иисус Христос. Он в себе показал Отца, так что достойный видеть Сына видит и Отца.

Иоанн. Ты, видимо, хочешь сказать, что Отец показывается тем, в ком по вере обитает Христос?

Кардинал. Не может Христос обитать по вере ни в ком, кроме обладающего духом истины, который научает всему. Ибо дух Христов разливается в том, кто носит облик Христа, и это есть дух любви, который не от мира сего, и мир не может его принять; но тот, кто носит облик Христа, мир оставляет. Этот дух, который мудрость мира обращает безумием, принадлежит тому царству, где виден Бог богов в Сионе. Ибо он есть сила, просвещающая слепого от рождения, кто благодаря вере обретает зрение. И нельзя объяснить, каким образом это происходит. Кто мог бы объяснить это, если даже тот, кто из слепого стал зрячим, не мог! Многие спрашивали прозревшего, но он не знал способа, каким Христос дал ему зрение, и не мог объяснить. Однако он правильно сказал, что Христос мог ему это сделать, поскольку он уверовал, что благодаря Христу он может стать зрячим. И Христос, видя его веру, не захотел, чтобы она осталась тщетной. Ибо никогда не бывал оставлен ни один из верующих во Христа [207] Прозревший не мог объяснить — Иоан. 9. Не оставлен ни один из верующих — Втор. 31, 6; Ис. 41, 17; О даре 5, 119; О вид. Бога 4, 10. . Ибо после того, как человек теряет веру в себя до такой степени, что уверяется в собственной как бы слабости и полной неспособности достичь чаемого, он с верой, не знающей сомнений, обращает себя к возлюбленному своему и призывает его в смиреннейшей молитве; он верит, что не может быть оставлен, если не перестанет призывать Христа, который верным его ни в чем не отказывает. Несомненно, он достигнет просимого. Ибо появится Христос, Слово Божие, и явит себя ему, и вместе с Отцом своим придет к нему, и сотворит обитель, так, что можно будет его видеть [208] Сотворит обитель — Иоан. 14, 23. Ср. Гомилия 165: «Живущий в любви живет в Боге, и Бог в нем; есть совпадение в этой жизни святого в Боге и жизни Бога в святом». .