Коллектив авторов - Проблема человека в западной философии

Таким образом, теория «эдипова комплекса» является одновременно и признанием, и отрицанием решающего феномена — тоски мужчины по любви матери. Придавая инцестуальному стремлению исключительное значение, Фрейд признает тем самым важность привязанности к матери, а обозначая эту привязанность как сексуальную, он отрицает ее подлинное, а именно эмоциональное значение.

Если привязанность к матери характеризуется также и сексуальным свойством, что, несомненно, имеет место, то это происходит потому, что аффективная фиксация настолько сильна, что она влияет и на сексуальные желания, но не потому, что сексуальные желания лежат в основе этой фиксации. Совсем наоборот, сексуальное желание, как известно, неопределённо в отношении своего объекта, и в целом оно является именно той силой, которая помогает юноше отделиться от своей матери, а не привязывает его к ней. Однако там, где интенсивная привязанность к матери изменила нормальную функцию сексуального влечения, мы должны иметь в виду две возможности. Первая возможность состоит в том, что сексуальное влечение к матери служит защитной мерой против желания вернуться в ее утробу. Это желание ведет к психозу или смерти, в то время как сексуальное желание, по крайней мере, соединимо с жизнью. Человек спасает себя от страха перед угрожающей утробой матери посредством более близкой к жизни фантазии — сексуальной близости с ней [324]. Другая возможность, которую нужно принимать во внимание, заключается в следующем: фантазия о половых сношениях с матерью не обладает качеством сексуальности взрослого человека, она не является свободным актом с акцентом на наслаждении; речь в данном случае идет о пассивном завоевании и овладении сексуальной сферой с помощью матери. Наряду с этими двумя возможностями, указывающими на довольно серьезное заболевание, имеются примеры инцестуальных сексуальных желаний, которые поощряются матерью-обольстительницей и которые, хотя и позволяют видеть здесь привязанность к матери, все же указывают на менее тяжелое заболевание.

Тот факт, что Фрейд настолько исказил свое открытие, можно объяснить неразрешимостью проблем его отношений с собственной матерью, однако гораздо бóльшую роль в этом сыграли его строго патриархальные настроения, которые были столь характерны для эпохи Фрейда и которые он полностью разделял. Мать была низведена с пьедестала высшего объекта любви, и на ее место был возведен отец, причем предполагалось, что он играет самую большую роль в эмоциональной жизни ребенка. Сегодня, когда патриархальная точка зрения потеряла значительную долю своей убедительности, почти неправдоподобными кажутся слова Фрейда: «Я едва ли могу назвать более сильную потребность в детском возрасте, чем потребность в отцовской защите » [325]. Аналогичным образом он высказался о смерти своего отца в 1908 году, заявив, что это «важнейшее событие и самая существенная потеря в жизни человека» [326]. Тем самым Фрейд освобождает для отца место, которое в действительности принадлежит матери, и низводит ее до предмета сексуального вожделения. Богиня превратилась в проститутку, а отец был поднят до центральной фигуры универсума [327].

За одно поколение до Фрейда жил другой гениальный исследователь, раскрывший центральное значение привязанности к матери в развитии человека, — Иоганн Якоб Бахофен. Поскольку Бахофен не был ограничен рационалистически-сексуальной интерпретацией привязанности к матери, он мог видеть факты глубже и объективнее. В своей теории матриархального общества он предположил, что человечество до патриархата прошло стадию, в которой привязанность к матери, крови и почве была важнейшей формой соотнесенности как для отдельного индивида, так и для общества. В этой форме общественной организации мать была центральной фигурой в семье, общественной жизни и религии. Даже если многие исторические конструкции Бахофена оказались недолговечны, все же он открыл одну форму общественной организации и одну психологическую структуру, которые не были признаны психологами и антропологами только потому, что с их патриархальной точки зрения, идея об обществе, управляемом женщинами, а не мужчинами, казалась просто абсурдной. Тем не менее, многое говорит в пользу того, что Греция и Индия до завоевания с севера отличались культурами с матриархальной структурой. На это же указывает большое число и значение материнских божеств. (Виллендорфская Венера, материнское божество из Мохенджо-Даро, Исида, Иштар, Рея, Сильвия, Кибела, Хатхор, богиня змей из Ниппура, богиня воды Аи из Аккада, Деметра и индийская богиня Кали, которая дарит и разрушает жизнь, — вот лишь некоторые примеры). Во многих современных примитивных обществах мы можем еще обнаружить пережитки матриархальной структуры в матрилинейных формах кровного родства и матрилокальных формах брака. Более того, даже там, где общественные формы больше не являются матриархальными, все еще встречаются многочисленные примеры матриархального отношения к матери, крови и почве.

В то время как Фрейд видел в инцестуальной фиксации только негативный, болезненный элемент, Бахофен ясно различал как негативный, так и позитивный аспект привязанности к фигуре матери. Позитивный аспект состоит в чувствах жизнеутверждения, свободы и равенства, характеризующих всю матриархальную структуру. В той степени, в какой люди являются детьми природы и детьми матерей, они все равны, имеют равные права и притязания, и это определяет единственная ценность — жизнь. Иными словами, мать любит своих детей не потому, что один лучше другого, не потому, что один больше отвечает ее ожиданиям, чем другой, а потому, что все они — ее дети, и потому, что в этом качестве они все равны и имеют равные права на ее любовь и заботу. Бахофен ясно раскрыл и негативный аспект матриархальной структуры: привязанностью человека к природе, крови и почве блокируется развитие его индивидуальности и его разума . Он остается ребенком и не способен к прогрессу [328].

Бахофен также глубоко и подробно интерпретировал роль отца, указав здесь как на позитивные, так и на негативные стороны его функции. Немного изменяя и расширяя идеи Бахофена, я могу сказать, что мужчина, который от природы не способен производить детей (естественно, я говорю здесь о переживании беременности и родов, а не о том факте, что мужское семя необходимо для производства детей) и не наделен функцией по их воспитанию и проявлению заботы о них, отстоит от природы дальше, чем женщина. Поскольку он меньше укоренен в природе, он вынужден развивать свой разум и строить сотворенный мужчиной мир идей, принципов и всех созданных им вещей, которые заменяют природу как первооснову существования и безопасности. Отношение ребенка к отцу не отличается такой интенсивностью, как к матери, потому что отец никогда не играет все-объемлющую, все-защищающую и все-любящую роль, которую играет мать в первые годы жизни ребенка. Совсем наоборот, во всех патриархальных обществах отношение сына к отцу покоится, с одной стороны, на подчинении, а с другой — на стихийном протесте, что содержит в себе постоянный элемент распада. Подчинение отцу есть нечто иное по сравнению с привязанностью к матери. Последняя представляет собой продолжение естественной связи, фиксацию природы. Первое же искусственно создано мужчиной и базируется на силе и законе, благодаря чему это отношение имеет менее принудительный и мощный характер, чем привязанность к матери. В то время как мать представляет природу и безусловную любовь, отец представляет абстракцию, совесть, долг, закон и иерархию. Любовь отца к своему сыну — не то же самое, что безусловная любовь матери к ее детям, поскольку они уже являются ее детьми ; здесь речь идет о любви к сыну, которого он любит больше всех, поскольку он в наибольшей степени соответствует его ожиданиям и имеет лучшие задатки для того, чтобы вступить в наследование имуществом и мирскими делами.