Гераклит - Материалисты Древней Греции

Далее, слышание происходит от того, что некое течение несется от предмета, говорящего или звучащего, или шумящего, или каким бы то пи было, образом дающего чувство слуха. Это течение рассеивается на частицы, подобные целому и в то же время сохраняющие некое соотношение друг с другом и своеобразное единство по отношению к пославшему [это течение] предмету — единство, которое по большей части производит понимание у воспринимающего [звук] или, если. этого нет, только обнаруживает присутствие внешнего предмета. Ибо без приносимого оттуда [от звучащего предмета] некоторого соответствия свойств не может возникнуть такое понимание. Итак, не следует думать, что воздух сам преобразуется испускаемым голосом или тем, что однородно с ним: дело обстоит далеко не так, чтобы голос произвел это в нем [в воздухе]; но надо думать, что удар, возникающий в нас, когда мы испускаем голос, тотчас совершает такое вытеснение некоторых частиц, производящих дыхательный поток, которое дает нам чувство слуха.

И относительно запаха надо думать, как и относительно слуха, что он никогда не мог бы произвести никакого аффекта, если бы не существовали некоторые частицы, уносящиеся от предмета, устроенные соответственным образом для того, чтобы возбуждать этот орган чувства: одни из этих частиц находятся в беспорядке и чужеродны по отношению к нему, другие — в порядке и родственны ему.

Далее, следует думать, что атомы не обладают никаким свойством предметов, доступных чувственному восприятию, кроме формы, веса, величины и всех тех свойств, которые по необходимости соединены с формой. Ибо всякое свойство изменяется, а атомы нисколько не изменяются,, потому что при разложениях сложных предметов должно оставаться нечто твердое и неразложимое, что производило бы перемены не в несуществующее я но газ несуществующего, но [перемены] посредством перемещений некоторых частиц и прихода и отхода некоторых. Поэтому необходимо, чтобы перемещаемые элементы были неуничтожаемыми и не имеющими природы того, что изменяется, но имеющими свои собственные [особенные, своеобразные] части и формы./Ибо это необходимо должно оставаться. И действительно, в предметах, форма которых у нас изменяется вследствие отнятия [материи], форма, как мы видим, есть, а свойства, находящиеся в изменяющемся предмете, не остаются так, как опа [форма], но исчезают из всего тела. Итак, того, что остается, достаточно для того, чтобы производить различия в сложениях тел, потому что необходимо, чтобы что–нибудь оставалось, а не уничтожалось, [переходя] в несуществующее.

Далее, не следует думать, что у атомов имеется всякая величина, потому что против этого [мнения] свидетельствуют предметы, доступные чувственному восприятию; но должно думать, что есть некоторые различия в величине. Ибо, если и это им присуще, то лучше объяснится то, что происходит в чувствах внутренних и внешних. /Существование всякой величины [в атомах] не требуется для [объяснения] различий свойств [в предметах], а, кроме того, должны были бы и к нам приходить атомы видимые. Однако это не наблюдается, да и невозможно вообразить, как может атом стать видимым.

Кроме того, не следует думать, что в ограниченном теле есть безграничное число частиц–как бы малы они ни были. Поэтому не только должно отвергнуть делимость до бесконечности на меньшие и меньшие части, так как иначе мы сделаем все вещи неустойчивыми и, [рассматривая] образования сложных тел, будем вынуждены, раздробляя их, уничтожать существующие предметы, [обращая их] в несуществующие, но даже не должно думать, что в ограниченных телах переход происходит до бесконечности даже в меньшие и меньшие части. Ибо, если сказать, что в каком–нибудь предмете есть бесчисленные частицы или [частицы] любой величины, то нельзя вообразить, как этот предмет еще может быть ограниченным. Ведь ясно, что бесчисленные частицы имеют какую–нибудь величину и, что [в таком случае], какой бы они ни были величины, была бы безгранична и величина [предмета]. И так как ограниченный предмет имеет крайнюю точку, постигаемую умом, если даже она и не видима сама но себе, то невозможно представить себе, что и следующая за нею точка не такова, а, идя так последовательно вперед, нельзя таким способом по дойти умом до безграничности [предмета]. Надо заметить, что самое малое, доступное чувственному восприятию, не таково, каково то, что допускает [изменения к большему или меньшему], однако и не во всех отношениях совсем на него непохоже, а имеет некоторую общность с томи предметами, которые допускают [подобные] изменения, но оно пе может быть разделено па части. Но когда по аналогии с этим сходством мы подумаем, что отделим что–нибудь от него, одно на эту сторону, другое — на ту, то необходимо должно быть, что нам представляется, что одна точка похожа на другую. И мы смотрим на эти точки по порядку, начиная с первой, не в пределах одной и той же точки и не в соприкосновении их частей, по посредством их собственных характерных свойств, измеряя величину тел… Надо думать, что и наименьшая часть в атоме имеет то же самое отношение к целому. Ибо наименьшее в атоме, очевидно, только малой величиной отличается от того, что доступно чувственному зрению. [Ибо] что и атом имеет величину, мы уже сказали на основании его отношения к чувственным предметам, но мы поставили его далеко ниже их по малой величине. Кроме того, должно считать эти самые малые и не состоящие из частей частички пределами, дающими прежде всего из самих себя измерение длины для атомов, как меньших, так и больших, при рассмотрении мыслью этих невидимых тел. Ибо общность, которую они [наименьшие части атома] имеют с неизменяемыми [наименьшими] частями [чувственных предметов], достаточна, чтобы оправдать заключение, к которому мы пришли до сих пор: что соединение их как тел, имеющих движение, не может произойти.

Далее, при бесконечности не следует употреблять слова "вверху" или "внизу" в смысле "самое высокое" или "самое низкое"; и действительно, хотя можно пространство над головой продолжать до бесконечности, это [самая высокая точка] никогда нам не явится. [И не следует говорить, что] то, что находится ниже мыслимой точки, до бесконечности находится одновременно и вверху и внизу по отношению к одному и тому же предмету: ведь это невозможно помыслить. Поэтому можно принять как единое движение то, которое мыслится вверх до бесконечности, и как единое–движение вниз, хотя бы то, которое несется от нас в места, находящиеся над нашими головами, приходило десять тысяч [бесчисленное число] раз к ногам существ, находящихся вверху, или то, которое несется от нас вниз, — к голове существ, находящихся внизу: ибо целое движение мыслится, тем не менее как противоположное одно другому в бесконечность.