Эдвард Бэнфилд - Моральные основы отсталого общества

4. Трудящиеся, у которых есть свой, сколь угодно маленький участок земли, стоят за сохранение статус-кво. Те же, кто землей не владеет и потому зависит от крупных работодателей, делают ставку на коллективное действие, единственный реальный проводник которого – Коммунистическая партия. Так, крестьяне Монтеграно, в большинстве своем мелкие землевладельцы, консервативны или политически индифферентны, а крестьяне из окрестностей Бассо, почти поголовно работающие по найму в крупных хозяйствах, поддерживают коммунистов. Таким образом, различия в политическом поведении объясняются особенностями системы землепользования в той или иной местности.

5. За века угнетения у крестьянина выработалось патологическое недоверие к государству и вообще к любой власти. «Для крестьян, – пишет Карло Леви, – государство гораздо дальше, чем небо, и гораздо вреднее, потому что оно против них» [15] Ibid. P. 52 [Там же. С. 73]. .

6. Житель итальянского Юга – мрачный фаталист. Он считает, что положение его безнадежно и ему лишь остается терпеливо и безропотно дожидаться новых несчастий [16] Ibid. P. 129 [Там же. С. 162]. .

Все эти объяснения очевидным образом предполагают необходимые действия. Если политическая несостоятельность южных коммун объясняется нищетой, значит с ростом доходов повысится и их политическая состоятельность. Если ее причина в невежестве, значит политическая состоятельность вырастет вместе с улучшением доступа к образованию. Если все дело в патологическом недоверии к государству, то его может переломить последовательное развитие системы государственного социального обеспечения. Решением проблемы могло бы стать и предлагаемое Карло Леви подавление и замена класса «сельской буржуазии» или масштабные начинания (вроде La Cassa per il Mezzogiorno, «Кассы Юга», государственного фонда развития южных областей), которые убедили бы южан, что их положение не так уж безнадежно, а также, вероятно, некая комбинация одного и другого.

Каждое из приведенных объяснений в чем-то справедливо, но ни одно из них полностью не соответствует фактам и ни одно из них – равно как и все они вместе – не позволяет спрогнозировать, как жители Монтеграно поведут себя в той или иной ситуации.

Крестьянин, действительно, ужасающе беден, но нищета никоим образом не мешала бы ему два или три дня в месяц поработать на благо коммуны, например помочь в ремонте сиротского приюта. Нищетой он оправдывает неделание того, чего бы так и так делать не стал. Крестьянин печально объясняет, что не ходит по воскресеньям к мессе, потому что на заре ему надо быть в поле. Но все его поле – жалкий клочок засеянной пшеницей земли, на котором кроме трех недель в году делать нечего. Практически любой житель Монтеграно мог бы без ущерба для заработка посвящать треть своего времени общественным проектам.

Сходным образом, политическая неискушенность крестьянина не объясняется одним лишь невежеством. Из сорока двух крестьян, которым был задан вопрос, за что на словах ратуют коммунисты, только у одного не было собственного мнения на этот счет. Большинство же отвечали вполне вразумительно. Двадцать шесть человек сказали, что коммунисты выступают за равенство; остальные ответы – «за мир, свободу и труд», «чтобы у всех была работа», «против церкви», «чтобы отобрать все у богатых» и так далее – тоже показали, что крестьяне, по большей части, понимают, о чем идет речь. Некоторые – как, например, крестьянин по фамилии Прато, – даже пускались в рассуждения:

Они говорят, что разделят всю собственность так, чтобы досталось каждому? Но что они собираются делить в Монтеграно? Если землю, то только ту, что принадлежит барону. А она у него вся разбита на арендаторские хозяйства. Они большие, и их, наверно, можно было бы поделить. Но надо учесть, что с каждого такого хозяйства кормится с десяток семей – это круглый год. А еще прибавить поденщиков, которых в сезон нанимают арендаторы. Кто поручится, что, если землю поделить, всем будет лучше? Кто поручится, что она будет лучше возделываться и прокормит больше народу?

Большинство крестьян одобряют идею социального равенства. Но они не настолько простодушны, чтобы принимать декларации коммунистов за чистую монету. Четырнадцать из них, отвечая на вопрос о заявляемых коммунистами целях, уточняли: одно дело, что те говорят, и другое – чего в действительности добиваются. Коммунисты, по мнению этих крестьян, используют рассуждения о равенстве, чтобы самим прийти к власти:

Они якобы хотят, чтобы мы все были равны и для этого собираются установить равенство по всей Италии. Но понятно же, что до нас им дела нет, и на самом деле они заботятся о каких-то своих интересах и хотят всем распоряжаться.

Очевидно, что метания избирателей от коммунистов к их против никам и обратно неправильно объяснять тем, что крестьяне будто бы не представляют последствий победы Коммунистической партии. Крестьяне и тем более ремесленники вполне себе их представляют – не хуже, а, возможно, и лучше, чем американский рабочий класс. «Италия, – заметил один из ремесленников, – слишком бедна, чтобы позволить себе роскошь коммунизма».

В истории американского фронтира немало примеров того, как люди не менее, а то и более бедные и невежественные, чем жители Монтеграно, проявляли редкостную способность к самоорганизации и взаимовыручке. Так, например, сто лет назад на месте упомянутого в начале первой главы городка Сент-Джордж была лишь песчано-каменистая пустыня, где жила горстка убогих индейцев, питавшихся грызунами. При всей бедности природных ресурсов итальянского Юга они гораздо богаче тех, что на месте будущего поселения обнаружили мормоны. Но так сложилось, что еженедельная газета в Сент-Джордже, как и во многих других поселениях на линии фронтира, издавалась еще в те времена, когда вся его экономика сводилась к кустарным ремеслам и натуральному сельскому хозяйству, а большинство жителей еле-еле по слогам разбирали напечатанные в ней заметки.

Если бы крестьяне Монтеграно испытывали некую мистическую или сентиментальную привязанность к земле, если бы они жили «в своем особом мире», не видя ничего за его пределами и не желая этот свой мир покидать, их правильнее было бы сравнивать с индейцами, а не с первопроходцами Дикого Запада. Но они, за малым исключением, ненавидят землю, полностью отдают себе отчет в существовании большого человеческого общества и отчаянно хотят быть его частью.

Классовый антагонизм также не объясняет политического поведения жителей Монтеграно. В противном случае следовало бы ожидать, что крестьяне предпримут какие-то совместные действия против высшего класса. Но ничего подобного нет и, видимо, не намечается. Тем не менее отношения между классами и стратами неявным, непрямым, трудно уловимым образом глубоко влияют на состояние общества. Точно так же как нищета и невежество, они задают, так сказать, общие условия формирования причинного фона.