Борис Чичерин - Собственность и государство

Затем является вопрос: в состоянии ли государство исполнить возлагаемую на него задачу? При частном производстве цены служат указателем потребностей; здесь же, напротив, самые цены должны устанавливаться сообразно с исследованною наперед потребностью. Для этого надобно прежде всего, чтобы государство точно знало силу и величину всех частных потребностей. Шеффле полагает, что при правильной статистике всех заявлений эта часть задачи разрешается всего легче, причем он замечает только, что ее не надобно представлять себе уже слишком легкою (стр. 319). Можно думать, напротив, что при бесконечном разнообразии и изменчивости потребностей, определить их заранее вовсе не легко. Конечно, задача упрощается тем, что доходы потребителей низводятся до уровня простой заработной платы, а потому требования становятся несравненно однообразнее, нежели теперь (319). Еще более она упрощается тем, что по теории Шеффле, государство само определяет потребности, которым оно должно удовлетворять, сокращая излишние и неразумные и водворяя те, которые оно признает полезными для общества (стр. 320). Но, как замечает далее сам Шеффле, «против этого воспрянет сокровеннейшая природа человека; неискоренимая сила личного влечения к свободе, то есть нравственная природа человека, должна быть убита, прежде нежели большинство допустит, чтобы раз и навсегда было определено, что, где, как и когда дозволено есть, себя вести, останавливаться, путешествовать, разговаривать, научаться. Наверное, говорит Шеффле, терроризм, который захотел бы личную свободу потребностей оттеснить назад за пределы нынешней свободы среднего состояния, не мог бы продержаться более четверти года» (стр. 344).

Положим однако, что государству удалось бы узнать или определить заранее все потребности; что же из этого выйдет? Заявления будут бесконечно разнообразны, не только относительно количества и качества, но и относительно цен. Одни будут требовать известного количества произведений по одной цене, другие по другой, причем все, без сомнения, будут предлагать цену возможно низкую. Как же поступит тут правительство? Если оно установит среднюю цену, то предлагавшие более низкую цену не станут покупать, или купят произведение в меньшем количестве. Если оно, имея в виду удовлетворение всех потребностей, понизит цену против издержек производства, то оно останется в убытке; если же, наконец, но повысит цену, то вместо удовлетворения потребности оно сократит последнюю и тогда произведенное количество останется без сбыта, то есть опять же будет убыток.

Во всяком случае при таком порядке потребность не может быть правильным регулятором цен, ибо тут нет взаимодействия двух независимых друг от друга элементов, которые среди колебаний постепенно уравновешиваются. И потребности и цены, все находится в руках государства, которое по произволу может, понижая цены даже ниже издержек производства, возбуждать потребность, и наоборот, возвышая цены, сокращать потребность (стр. 344-345). Шеффле ссылается на то, что это делается и в настоящее время. Но когда частные производители повышают и понижают цены, они делают это в виду барыша, и если они плохо разочли свой барыш, то они разоряются. Государство же в подобных операциях, без сомнения, будет весьма часто терпеть убыток, но оно от этого не разорится, а разложит свой убыток на рабочих. В таком случае, по теории Шеффле, ценность рабочего дня сокращается; из него делается вычет, соответствующий понесенному обществом убытку (стр. 342, 346). Точно так же уменьшается ценность рабочего дня в тех отраслях, где сокращается требование на работу, и наоборот, возвышается ценность там, где увеличивается требование. Через это рабочие понуждаются переходить из одной отрасли в другую (стр. 346). То есть то, что выдается за неизменное мерило ценностей, будет постоянно колебаться, не только вследствие вечно изменяющихся потребностей, но и вследствие большей или меньшей выгодности всех производимых государством экономических операций. Вместо целого рабочего дня рабочий получает квитанцию на полдня, потому что государство в прошедшем году ошиблось в расчетах по каким-то другим отраслям производства. Ясно, что рабочий день превращается в чисто фиктивную единицу. Вместо того чтобы измерять что бы то ни было, он сам постоянно изменяется вследствие влияния совершенно посторонних обстоятельств. А вместе с этою единицею изменяется и ценность товаров, насколько она определяется издержками производства. При вычете прежних убытков из рабочего дня, можно даже недоумевать, каким образом следует на основании произведенных издержек определять цену новых произведений: должно ли принимать в расчет полный рабочий день или сокращенный, за который работник получил плату? Если мы примем последнее, то прежние убытки не будут возмещены ценностью новых произведений; если первое, то в определение новой ценности войдут не только настоящие издержки производства, но и убытки по всем прежним операциям, не имеющим даже ничего общего с данным производством. Тут является новый элемент, совершенно уже неопределенный, для которого невозможно подыскать никакого мерила.

В сущности, при таком порядке не требуется даже никакого мерила и никаких законов, ибо тут господствует чистый произвол. Правительство может устанавливать таксы по своему усмотрению, по той простой причине, что тут уничтожается всякая мена. Государство является единственным производителем, и из его магазинов рабочие по предъявлении квитанций берут все, что им нужно, по цене, установленной правительством. Так как конкуренции нет, то они волею или неволею принуждены сообразоваться с этою ценою. Все, что им дозволяется, это — сокращать свое потребление. Если же нет мены, то нет и меновой ценности, а потому трактовать о ней совершенно бесполезно. Социалисты заимствовали это понятие у экономистов, которые извлекли его из наблюдения жизненных явлений. Но к социалистическому порядку, не имеющему ничего общего с явлениями жизни, а представляющему только воображаемое устройство, это понятие неприменимо, и когда социалисты, пародируя научные приемы, стараются дать ему точное определение, оно в их руках, при ближайшем рассмотрении, оказывается просто миражем. Когда же они на этом мираже строят все свое экономическое здание, как делают Прудон и Маркс, то очевидно, что это здание является не более как воздушным замком. Система, основанная на призраке, сама нечто иное, как призрак.

Правильная мена возможна только под условием свободы. Всякая мена предполагает две независимые друг от друга стороны, из которых каждая ищет приобрести от другой то, что ей нужно, за возможно меньшую плату; а так как свободный человек сам судья своих нужд и того, что он готов дать за приобретаемое, то очевидно, что нормальное решение вопроса заключается в обоюдном соглашении. Договор составляет естественную форму мены, и эта форма господствует на практике с тех пор, как существует торговля. В этой области основное начало юридического и экономического порядка находит вполне законное свое приложение.