Борис Чичерин - Собственность и государство

С другой стороны несомненно, что человек, как свободное лицо, имеет полное право распоряжаться своими действиями по собственному усмотрению. Вследствие этого он может, сохраняя свою свободу, или безвозмездно делать что-нибудь для другого или выговаривать себе за это известную плату. Наем работника не есть продажа самой рабочей силы, как утверждает Карл Маркс [84]. Рабочая сила всецело остается за работником; он продает только известное ее употребление, обязываясь сделать что-нибудь для другого. И в этом нет ничего "бесчестного", как уверяет Родбертус, который приходит в негодование от того, что работа продается на рынке как простой товар [85]. Все это опять не что иное как пустая декламация, которою социалисты, по обыкновению, прикрывают отсутствие мысли. Древние считали бесчестным получать плату за работу, потому что они самую материальную работу признавали бесчестною. Но мы, которые в физическом труде видим не бесчестное, а напротив, в высшей степени честное дело, на каком основании можем мы считать бесчестным получать за него вознаграждение? Разве бесчестно делать что-нибудь для другого? Но в таком случае не только весь оборот, но и все человеческие отношения подвергаются осуждению. Всего любопытнее, что к этой декламации прибегают именно те, которые всю ценность произведений определяют положенною в них работою. Продавая свои произведения, работник продает именно свою работу; если это бесчестно, то бесчестны всякие сделки. Работник, нанимающийся в работу, отличается от работника, продающего свои произведения, единственно тем, что первый работает с чужим материалом, а потому не берет вознаграждения за издержанные на покупку материала деньги. Если он работает ссвоими орудиями, он берет вознаграждение и за трату орудий; если же он приносит только свои руки, он берет вознаграждение единственно за употребленное им время и за свое умение. Все это совершенно просто, ясно и законно. Никаких других определений из человеческой свободы нельзя вывести, и всякое право, которое не хочет вдаваться в чистую бессмыслицу, не может сделать иных постановлений.

Вторую границу свободы договоров составляет чужое право. Договор, нарушающий права третьего лица, тем самым не имеет силы. Таковы, например, договоры, заключенные в ущерб кредиторам.

Третью границу составляет общий закон. Если никто не имеет права делать то, что запрещено законом, то без сомнения договоры подобного рода не имеют силы. И тут однако же, так же как и в вопросе о границах личной свободы, необходимо различить законы, определяющие отношения отдельных лиц к целому, и законы, определяющие отношения частных лиц между собою. В первых господствующее начало есть общая польза, а потому определение границ свободы зависит исключительно от усмотрения власти. В последних же господствующее начало есть свобода, а потому всякое полагаемое законом стеснение может быть оправдано только как исключение, в виду особенных обстоятельств. После всего сказанного выше это положение не нуждается в дальнейших доказательствах.

К такого рода исключительным обстоятельствам относится, например, установление монополий. Очевидно, что там, где существует монополия, определение условий и цены не может быть предоставлено свободному соглашению. Если бы правительство, отдавая железную дорогу частной компании, предоставило ей право самой определять условия и цену перевозки, то это значило бы дать ей возможность брать с пассажиров и товароотправителей все, что угодно, не отвечая ни за что. Иногда монополия возникает и в силу фактических обстоятельств, и тем самым вызывается временное вмешательство власти. Тут решение вопроса зависит от данных обстоятельств, а потому безусловного правила установить нельзя; но никогда не надобно забывать, что регламентация промышленных сделок всегда составляет нарушение основного юридического начала. Поэтому она всегда должна считаться не более как исключение и, чем выше гражданский быт, тем менее она может быть допущена.

Иногда государство принуждено бывает вступиться и потому, что целая масса людей не в состоянии исполнить своих обязательств, не по своей вине, а вследствие политических обстоятельств. Так например война, прекращая промышленные занятия и торговлю, тем самым лишает людей возможности исполнить свои обязательства. Вследствие этого издаются временные законы, отсрочивающие исполнение сделок.

Древние государства, в которых частная свобода менее принималась в расчет, прибегали иногда и к более сильным мирам, например к сокращению долгов. Это оправдывалось условиями того времени. Граждане, разоряемые беспрерывными войнами, не могли заняться своими делами; беднейшие входили в неоплатные долги и при строгости долгового права становились рабами кредиторов. С другой стороны, лишившись имущества, они не могли питаться и вольным трудом, для которого, при существовании рабства, не было места. Таким образом, государство принуждено было брать их интересы в свои руки и ограждать их от конечного порабощения. В новое время, взамен этого вторжения государства в область частных отношений, установляется всеобщая свобода, а с другой стороны, от граждан не требуется уже, чтобы они в течение всей своей жизни безвозмездно служили государству. Как свободные люди, они предоставлены самим себе; а это и есть нормальное положение дел, выработанное всем ходом всемирной истории.

Наконец, свобода договоров ограничивается нравственным началом. По общему признанию договор, заключающий в себе условия, противные добрым нравам (contra bonos mores), считается недействительным. Это не означает, что нравственность становится принудительною, чего не возможно было бы допустить. Закон допускает и такие сделки, которые не могут быть одобрены нравственностью, если они не нарушают чужого права; но он не признает их юридически обязательными и отказывается поддерживать их принуждением. Это - дело чистой свободы, а не юридической связи. Так, например, женщина свободна отдаваться, кому хочет, за деньги; но она не может обязаться вступить в незаконное сожительство и не вправе взыскивать плату за блуд. Такого рода обязательства не имеют силы.

С другой стороны, требуя, чтобы условия договора не противоречили нравственности, закон не входит в рассмотрение побуждений договаривающихся лиц. Как бы ни были безнравственны побуждения, закон все-таки поддерживает обязательство, если оно юридически правильно. Так например, вынуждение долга богатым кредитором у бедного должника, без сомнения, противоречит нравственным требованиям, но закон, несмотря на то, признает юридическую силу обязательства и вынуждает уплату долга. Нравственная сторона отношения остается здесь вне пределов закона, который ограничивается одною юридическою областью.