Юн Эльстер - Кислый виноград. Исследование провалов рациональности

Пример с эпатированием буржуа используется Веном для введения, пожалуй, главной темы «Хлеба и зрелищ» – идеи, что дарение или «эвергетизм» в классической античности производил впечатление только в той степени, в которой он не был нацелен на произведение впечатления:

В экспрессивной рациональности и в том, как она приспосабливается к своей цели, есть нечто парадоксальное: она не может произвести своих эффектов, если она слишком рациональна. Человек, удовлетворенный собой и своим величием, не задумывается о том, какое впечатление он производит на других, и не станет его точно рассчитывать. И другие знают это: они знают, что подлинное выражение не обращает внимания на наблюдателей и не отмеряет своих эффектов. Человек, который много о себе возомнил и предается чрезмерным расчетам, не видит, как зрители смеются у него за спиной. Зрители не верят в слишком расчетливое выражение, поскольку истинное величие наслаждается само собой, только выражению, не стремящемуся произвести впечатление, удается это сделать [153] Veyne 1976: 679. .

Причина того, почему подданные в эпоху античности были готовы воспринимать своих правителей как богов или, по крайней мере, как полубогов (II.2), в том, что те вели себя с нарциссическим безразличием к тому, какое впечатление они производят на других, что является признаком истинных богов. Да, правители часто приносили пользу городу своими дарами, такими как хлеб, зрелища, купальни, памятники или акведуки. Однако интерпретация, ищущая мотив этих поступков в пользе, была бы вульгарной и неточной. Ярким примером отсутствия инструментальной рациональности даров может служить Троянская колонна, детали которой можно разглядеть только через очень мощный бинокль [154] Veyne 1976: 676. . Замечательные барельефы, как предполагалось, не должны были иметь никакой пользы или даже эстетической ценности ни для кого, в отличие от роскошных готических капителей, которые предназначались для взгляда Бога. Нерасчетливая трата заставляла подданных уважать дарителя. Безусловно, уважение это было в определенном отношении полезно, например, оно способствовало предотвращению народных волнений, которые могли в противном случае вспыхнуть, но не такой мотив стоял за дарением. То же самое касается даров, которые имели очевидное утилитарное применение, например акведуков [155] Veyne 1976: 641; cp. также: Finley 1965: 179. . Чрезмерный размах в их замысле и исполнении свидетельствовал о том, что мотивы дарителя не были утилитарными. Если они тоже по сходной причине вызывали у подданных (полезное) состояние восхищения, оно было только и исключительно побочным продуктом.

Должен добавить, что поступки правителей и дарителей не были иррациональными в смысле провала рациональности. История Советского Союза показывает, что такого рода недостаток рациональности не производит впечатления на подданных. Римские императоры были нерациональны в том отношении, что их поведение было не столько инструментальным, сколько экспрессивным. Они хотели созерцать себя в своих памятниках, общаться с потомками, но их мало волновало впечатление, которое они произведут на население. По крайней мере, если верить словам Вена. Я недостаточно сведущ, чтобы их оценивать, скажу только, что они кажутся верными. В любом случае я считаю, что его объяснение расточительного поведения на порядок лучше стандартных социологических объяснений, к которым я теперь перехожу.

Вен справедливо возлагает вину на Торстейна Веблена за его вульгарную теорию праздного класса [156] Veyne 1976: 97ff. . Веблен так настаивает на потребности праздного господина производить впечатление, что ему приходится приписывать ему всевозможные сложные мотивы, которые со всей очевидностью представляют собой лишь обратную дедукцию на основе наблюдаемых последствий того обстоятельства, что те, кто лицезреет праздные классы, и в самом деле оказываются впечатлены. Например, Веблен утверждает:

Однако праздный господин не проводит всю свою жизнь на глазах у зрителей, которых нужно впечатлять сим зрелищем почтенного досуга, по идеальному замыслу эту жизнь и составляющего. На некоторое время его жизнь по необходимости удаляется от взоров, и об этом личном времени, которое проводится не на публике, праздный господин должен ради своего доброго имени уметь дать убедительный отчет. Ему следует найти какое-нибудь средство для очевидного доказательства досуга, проводимого не на виду у зрителей [157] Veblen 1970: 46; Веблен 1984: 89. .

Веблен, по-видимому, считает, что все богачи ведут себя как нувориши, прославившиеся особенно неудачными попытками произвести впечатление в силу того, что они прилагают слишком много усилий. Хотя я мало знаю о жизни праздных классов, мне с трудом верится, будто бы они так озабочены произведением впечатления на тех, кто трудом зарабатывает себе на жизнь. Скорее, им даже трудно представить себе, что такие люди существуют: пусть они едят пирожные. Как бы то ни было, социология Веблена полностью упускает из виду важную особенность, подчеркнутую Веном, – совершенно нарциссическую позицию богачей. Эта позиция оказывается несовместимой с намерением производить впечатление, однако в то же самое время является условием способности его производить – по крайней мере, если мы будем использовать термин «способность» в более широком смысле, чем обычно [158] При обычном употреблении термина «способность» в нем наличествует интенциональный компонент, который намеренно опущен в данных случаях. Говоря широко, способность подразумевает следующее: если уж попытка предпринимается, она будет успешной – если я способен сделать х и хочу сделать х, то я делаю х. Если это так, то человек не способен сделать х в тех случаях, в которых, чтобы сделать х, ни в коем случае нельзя пытаться сделать х. Нынешние обсуждения подобных проблем, например в: Kenny 1975 и Davidson 1980: ch. 4, как мне представляется, не улавливают смысл, в котором мы можем делать вещи, которые не сможем делать, если будем пытаться их сделать. .

Современный вариант «Теории праздного класса» – «Отличие» Пьера Бурдьё. У данной работы есть достоинства и недостатки, сопоставимые с творчеством Веблена, она запоминается своей мешаниной из феноменологических прозрений и при этом глубоко ошибочной теоретической структурой [159] См. более подробное обсуждение работы Бурдьё в: Elster 1981. . Но Бурдьё более изощренный мыслитель, чем Веблен. Например, он знает, что во многих случаях отсутствие инструментального расчета – условие для инструментально определяемого успеха [160] Bourdieu 1979: 94. . Он также хорошо схватывает нюансы, отличающие богачей от нуворишей или крупную буржуазию от мелкой. В обоих случаях первые производят впечатление, вторым это не удается из-за того, что они слишком стараются. Мелкая буржуазия, «что бы она ни делала, остается заложницей дилеммы тревожной самоидентификации и негативного отношения, так что ее бунт оказывается признанием поражения» [161] Bourdieu 1979: 105. . Ей недостает «самоуверенного невежества» [162] Bourdieu 1979: 71. , которое позволяет свободно проходить по минному полю культуры. Она демонстрирует «напряженность в самой расслабленности» [163] Bourdieu 1979: 419. , тогда как для верхнего слоя буржуазии, несомненно, характерно обратное.