Карл Хаусхофер - Теория «жизненного пространства»

Иными словами, такие взгляды евразийцев подталкивают, по сути дела, к тому, чтобы внушать русским полный разрыв с Европой; это способствовало бы четкому разграничению между расположенными друг против друга крепостями Ордена тевтонских рыцарей и сармато-татар на Нарве вдоль Чудского озера и болотно-лесной зоны до пояса Черноземья – если не дальше к югу, между Днестром, Бугом и Дунаем, где в точно определенном фон Улигом бессарабском пространстве было бы невозможно прийти к согласию, и если на другой стороне панславистские притязания и мечты о распространении мировой революции, хотя бы на Запад, а советско-российские претензии в направлении Азии, далеко за пределы рубежей Советов, не переходили бы границы статус-кво в паназиатской, равно как и в коммунистической, агитации.

Но так как пан-Азия, соприкасающаяся на востоке и юге с Советским Союзом, беззастенчиво провозглашает и утверждает свое право на революционизирование на Аравийском полуострове, в Индии, Китае, а пан-Европа в проповедях Бриана и Куденхове-Калерги точно так же, как и Священный союз Меттерниха, сделала ставку на сохранение status quo и во всяком случае взяла на себя ответственность за французские и голландские владения внутри пространства, на которое претендует пан-Азия (Сирийский мандат, Индонезия, Индокитай); так как Лига Наций, по крайней мере, воспротивится насильственному вмешательству враждебной силы в британские владения в Азии, то нельзя предвидеть заранее, как сможет квиетическая (пассивная), выдуманная эмигрантами евразийская идея посредничать путем дистанцирования (Abkehr) между пан-Азией и пан-Европой. «Кротость не годится, чтобы разнять ухарей», но этого, пожалуй, достаточно, чтобы показать многим панъевропейцам, не сгущая краски, сколь сурово паназиатское лицо Советов, Университета имени Сунь Ятсена в Москве, своего рода гениальной организации ячеек в девятнадцати советских районах в Китае, пассивного, а на самом деле весьма активного сопротивления в Индокитае и Индии. Лишь в Персии, Афганистане и Ангоре паназиатская деятельность Советов носит более мягкий характер и не занимается тем, чем могла бы, без сомнения, заниматься и там.

Причина этого в том, что Ближний Восток с его нынешней во многом глубоко феодальной структурой в Москве считают не созревшим ни для хозяйственного, ни даже для политического использования в интересах какой-либо панидеи, но что эту структуру можно разрушить ранней индустриализацией (по образцу поспешных реформ Амануллы-хана в Афганистане), а затем, используя метод большевистских ячеек, во влиятельных кругах рабочего класса насадить социальные группы в определенных центрах власти. Следовательно, чрезмерно азиатская черта в облике Ближнего Востока мешала, наперекор Лоуренсу и панарабской идее, впрячь его в услужение корректируемой политикой Москвы паназиатской агитации, которая была нужна социологически восприимчивым группам.

Однако антагонизм, выросший на расовой основе, а также коммунистическое проникновение в ислам и панчаят, были для этого недостаточны: более приемлема корпоративная организация китайского образца.

Высказанное Снуком Хургроньесом мнение о том, что «самое плохое правительство из цветных для туземного населения всегда приятнее, чем самое хорошее европейское», дает верный ключ к присущей паназиатской идее способности сопротивляться, которую она испытывает вследствие вытеснения азиатов, как позднее и панафриканской идеи, в ее противоречии с другими империалистическими панобразованиями, которые нанесли им обеим к настоящему времени значительный пространственный урон. Нельзя забывать, однако, что великоарабское и панисламское движение, всеиндийское, великокитайское и призрак будущей малайско-монгольской идеи, как, впрочем, и пан- или великорусское, все еще империалистическое пространственное мышление Советов в Северной и Средней Азии, стремились в полной мере воспользоваться паназиатскими идеями в качестве дополнительной тяги, но все же чтобы однажды попытаться воплотиться прежде всего за их счет.

Если основательно изучить «Weltanschauung» («Мировоззрение»), «Die politische Lehre der Eurasier» («Политическое учение евразийцев») (Тимашев), то предстанут они как закутанные в шкуру панславизма паназиаты – только насвистывают они свой лейтмотив в минорном тоне, а не трубят его в мажорном, как Данилевский, – действуя до такой степени вяло и нерешительно (силы и мужества не хватало даже Толстому и Достоевскому), как и необоснованно изъясняясь и произнося речи. Строгановы, Ермак, Иван IV, Потемкин, Пржевальский, Ленин были пансарматами в мажоре… Это сразу же проявилось в новых захватах или повторном приобретении пространств, в то время как евразийцы – определенно вопреки желаниям – в салонах Западной Европы и на базарах Востока играли им прелюдии, настраивая на восточную мистику и открывая ворота, которые в обычных условиях были бы осмотрительно закрыты. Подтачивание исконного образа мышления теми, кто проповедует истинное христианство в соответствии с их взглядами и формой, и национальное чувство расслабленного евразийца в миноре гораздо больше содействовали панславистам и паназиатам в мажоре в их практической деятельности по приобретению пространства и земель. А кто способствует размягчению костей и мозга естественных защитников некоей панидеи в пространстве, удостаиваются чести нести вперед ей противостоящую, ее вытесняющую воинствующую мысль.

Но стремятся ли теперь представители переходной зоны Евразии в направлении пан-Европы или пан-Азии или же к той и другой или хотят проникнуть в одну из них, они утверждают, что это – широкая промежуточная зона и никакого четкого различия между обеими нет. Неверно желание представлять жесткий антагонизм «Азия – Европа» (Т. Лессинг), скажем, в виде неутомимо подвижной, экспансивной «головы» по отношению к выступающему, постоянно получающему лишь импульсы туловищу или же вместе с Персивалем Ловеллом усматривать главную сущность Востока только в безликости. Природа не следует такому грубому клише противопоставления «черное – белое». Высокообразованные представители Азии имеют обыкновение отвечать на такие обобщения чаще всего ссылкой на то, что почти все значительные мировые религии возникли на азиатской почве, или же достоверной констатацией факта, что огромное впечатление своей культурой и особенно своей толерантностью произвели на многих путешественников раннего Средневековья арабские дворы, на братьев Поло – Китай Хубилайхана, а на посланца [английской] королевы Елизаветы Фатипур Сикри Акбар, наконец, что изображаемая часто как типично застывшая китайская четырехтысячелетняя история являет знатоку пример многостороннего развития.