Борис Кудрявцев - Биография великана

Люди как будто впервые узнали о драгоценном наследстве, оставленном им античным миром. Они не хотели больше изучать комментаторов Аристотеля, вести бесконечные схоластические споры о небесной иерархии. Они хотели читать подлинные тексты древних философов и поэтов, наслаждаться созерцанием прекрасных творений античных скульпторов.

Особенно плодотворным это движение было первоначально для искусства.

Родина Возрождения — Италия. Дата рождения — XIV век. Первые глашатаи — поэты Петрарка и Боккаччо.

Даже повелители церкви — римские папы — в эту эпоху покровительствуют художникам, скульпторам, архитекторам.

Это беспокойное время стало временем бурного горения человеческих страстей, вырвавшихся на свободу из темницы средневековья. Будто из рога изобилия появляются произведения искусства, остающиеся непревзойденными до наших дней.

В эпоху Возрождения искусство тесно переплетается с наукой и техникой. Даже само слово «искусство» — arte — означало тогда одновременно и «ремесло», а слово «архитектор» — tagliapietra — «каменотес». Великий итальянский художник Леонардо да Винчи, олицетворявший все лучшее своей эпохи, был одновременно талантливым ученым и инженером.

Зародившись в Италии, новое мировоззрение распространяется в XVI веке на север, захватывая Францию, Англию, Германию.

Не легкими были первые шаги вновь пробуждающейся науки. Свойственная человеческому сознанию инерция тормозила преодоление взглядов и обычаев, внушавшихся в эпоху мракобесия.

Средневековые школы и университеты не удовлетворяли требованиям новой эпохи — эпохи, когда появилась неизвестная до того тяга к знанию.

Чтобы лучше представить себе дух, царивший в науке средневековья, сядем мысленно за парту школы той эпохи. Обязательное обучение латыни объединяло всех учащихся. Во всех странах ученые, вне зависимости от того, каким вопросом они занимались, писали только по-латыни. На латинском языке решались споры на научных диспутах.

Этот обычай имел свои преимущества. Науке чужды национальные границы, по своей природе она интернациональна. И общий язык для ученых всех стран, казалось, полностью соответствовал духу науки.

Нельзя забывать также, что в те времена отсутствовали привычные нам общие для всех народов обозначения математических действий, запись состава веществ с помощью химических формул, выражения физических законов математическими уравнениями. В этих условиях общий язык был залогом правильного понимания мыслей ученых.

Математические обозначения и теперь значительно облегчают чтение научных книг. Можно напомнить, как сетует в одном из писем к знаменитому ученому Фарадею тогда еще молодой английский физик Томсон на то, что итальянскую работу, которую он изучал, «не оживляют иксы и игреки»; ведь без них читать на незнакомом языке очень трудно.

Латынь была своеобразным научным эсперанто, а мы знаем, что и в наши дни есть много поклонников этого искусственного языка.

Увлечение латынью было столь сильным, что она намного пережила схоластику. Еще в середине XVIII века знаменитый ученый, президент Прусской академии наук Мопертюи убеждал короля Фридриха основать город, в котором люди всех профессий с детства говорили бы и писали только по-латыни. Конечно, попытка вдохнуть жизнь в давно умерший язык была обречена на неудачу — задуманный город с искусственно привитым населению латинским языком создан не был.

Сторонники латыни утверждали, что объединенные общим языком ученые всех стран образуют единую интернациональную республику ученых. В действительности это был бы только обычный для средних веков цех, такой же, как цех ткачей, каменщиков, строителей…

Латынь, как крепостная стена, надежно отделяла знания от широких народных масс. Это было на руку служителям церкви. Недаром же при разборе еретического сочинения в суде «святейшей инквизиции» всегда учитывалось, на каком языке оно написано. Если греховная книга написана на латинском языке, автора ее ждало более легкое наказание, чем если бы он рискнул изложить еретические мысли на своем родном языке — языке, понятном простому народу.

Недостатком латыни было и то, что она стала мертвым языком через несколько столетий после крушения Великой Римской империи. В латинском языке не было слов для обозначения понятий, возникших в более поздние годы, новых зоологических, ботанических, технических, медицинских и других терминов. У Плиния и Цицерона, писавших на классическом латинском языке, нельзя было найти таких слов, как пушка, порох, компас, хомут.

Поневоле приходилось «обогащать» словарь писателей античной древности, вводить новые латинообразные слова. Часто подобное словотворчество приводило к засорению языка словесными уродами.

Безобразные слова-гибриды жестоко высмеивались великими писателями эпохи Возрождения. В бессмертной комедии Шекспира «Тщетные усилия любви» находим великолепный пример бессмысленного сочетания латинских слов и слогов, подобных бытовавшим в средневековой латыни. «Удивительно все-таки, — восклицает один из персонажей, — как хозяин тебя не проглотил вместо чужих слов: ты, во-всяком случае, на голову короче такого слова, как honopificabilitudinitatibus!»

Но самым большим злом латыни было то, что она препятствовала широкому распространению знаний, популяризации науки. Этот недостаток больше, чем другие, понуждал лучших ученых и писателей эпохи Возрождения резко выступать против латыни, смело и горячо защищать народный язык. «Кто предпочтет тысячу осколков стекла одному-единственному алмазу? Этот алмаз — народный язык!» — восклицал итальянский энциклопедист Бенедетто Варки.

Много позднее, уже в XVIII веке, такая же проблема защиты родного языка возникла у нас в России. Желая подчеркнуть достоинство русского языка, М. Ломоносов писал: «Карл V, римский император, говаривал, что испанским языком с богом, французским с друзьями, немецким с неприятелями, итальянским с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в нем великолепие испанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того богатство и сильную в изображении краткость греческого и латинского языка».

К борьбе с латынью привлекаются не только рациональные, логические доводы, для той же цели широко используется разящее искусство сатиры.

Если в XIX веке излюбленный отрицательный герой комедии — молодой и глуповатый повеса и мот, в наши дни — чванливый бюрократ, то в годы Возрождения эта роль отводилась ученому-педанту, неизменно изъясняющемуся на латинской тарабарщине. Незадачливый, но напыщенный герой обычно попадал в лапы мошенников, обворовывавших его, насмехавшихся над ним, избивавших его… Непрерывные несчастья — удел бедняги, а из него, как струя воды из фонтана, льется поток непонятных зрителям, исковерканных слов. Для усиления эффекта в уста героя вкладывались латинообразные слова и фразы так измененные, что по созвучию с народным языком они вызывают у слушателей не всегда пристойные, но комичные ассоциации. В конце комедии избитый герой появлялся перед рампой едва прикрытый лохмотьями и, прощаясь с публикой, вновь произносил напыщенную речь на народно-латинском волапюке, как бы выпуская последнюю отравленную стрелу в ненавистный язык ученых.