Лешек Колаковски - Семнадцать или и другие эссе

Лешек Колаковский

Лешек Колаковский (1927-2009) философ, историк философии, занимающийся также философией культуры и религии и историей идеи. Профессор Варшавского университета, уволенный в 1968 г. и принужденный к эмиграции. Преподавал в McGill University в Монреале, в University of California в Беркли, в Йельском университете в Нью-Хевен, в Чикагском университете. С 1970 года живет и работает в Оксфорде. Является членом нескольких европейских и американских академий и лауреатом многочисленных премий (Friedenpreis des Deutschen Buchhandels, Praemium Erasmianum, Jefferson Award, премии Польского ПЕН-клуба, Prix Tocqueville).

Важнейшие работы:

«Очерки о католической философии» (1955),

«Личность и бесконечность. Свобода и антиномия свободы в философии Спинозы» (1958),

«Существование мифа» (1972),

«Главные направления марксизма. Возникновение - развитие - упадок» (1976-78),

«Похвала непоследовательности» (1989),

«Цивилизация на скамье подсудимых» (1990).

Колаковский является также автором книг литературного характера:

«13 сказок Королевства Лаилонии для больших и маленьких» (1963),

«Беседы с дьяволом» (1987),

«Мои правильные взгляды на все» (1999) и др.

Бог или:

Противоречие между намерением и последствиями деяний

Бог создал мир ради собственной славы. Этот тезис, с точки зрения Писания, не вызывает сомнений. И даже относится к числу тех, что наиболее доступны нашему пониманию. В сущности, нетрудно понять, что величие, которого никто не может видеть, чувствует себя не лучшим образом. Собственно говоря, в этих условиях нет охоты быть великим - величие пропадает зря и ничему не служит. Какой прок быть великим в бесконечном одиночестве? В полном одиночестве мы скорее предпочтем грешить и без помех исполнять свои капризы - но и греха тогда нет, ведь в чем может состоять грех индивида, абсолютно и бесконечно изолированного? Отсюда вывод, что нет разницы между грешником и святым, если он - единственный, сущий в мире. Святость и любое величие может реализоваться только в каком-то окружении. Человеческая святость может осуществиться хотя бы с учетом Бога, но святость одинокого Бога? Вот почему было достаточно крупицы тщеславия (а у кого ее нет?), чтобы Бог пожелал сотворить мир. Он сотворил его в соответствии со своими возможностями и только тогда стал по-настоящему великим, ибо обрел кого-то, кто мог им восхищаться, и с кем он мог себя сравнивать - и как же выгодно сравнивать! Тут удивляться нечему: одиночество - жестокое изобретение. Ситуация одиночества подходит, скорее, для ада, чем для того места, где находился Бог до сотворения мира. Место это нам не очень точно известно, но общественное мнение оценивает его очень высоко. Впрочем, нам трудно вообразить себе божественное одиночество, если учесть, что самое большое человеческое одиночество - всегда изолированность от чего-то, что существовало, от реальности, которая была известна прежде. Одиночество Бога до сотворения мира не имело даже воспоминания, не могло найти утешения в воображении, в памяти, даже в самом чувстве одиночества, ведь для этого требуется осознание собственного противопоставления миру, то есть дистанции от мира. Если мир не существует и никогда не существовал, то и дистанции этой нет; нет, собственно говоря, и одиночества. Рассуждая с этой точки зрения, мы, по сути, не можем предъявлять к Богу претензии за сотворение мира. Ведь для него это был единственный способ вырваться из проклятой пустоты.

Но напомним, что речь шла не только об одиночестве. Речь шла также об утолении жажды славы. Жажда славы не одобряется просвещенной общественностью, во всяком случае, считается дурным тоном. Но тут уж ничего не поделаешь. Бог сотворил мир ради своей славы и поспешил сообщить людям о своих побуждениях. Отсутствие скромности он компенсировал искренностью, достойной всяческого уважения.

Вы можете возразить, что поскольку побуждение было не слишком похвальным, то и результаты работы оказались не слишком привлекательными. Не могу с этим согласиться. Я не утверждаю, что мир, каким его создал Бог, оказался особенно удачным творением. Во всяком случае, заявления о том, что мир был сотворен существом всеведущим и всесильным, кажутся мне сильным преувеличением. Но все- таки смею утверждать, что даже такой мир носит на себе бесспорную печать величия, даже, не побоюсь этого слова, гениальности. Как и многие человеческие продукты, мир хаотичен, ему не хватает направляющей мысли, есть фрагменты пошловатые, нелепые, безвкусные; общение с миром подчас бывает неприятным. И все-таки, повторюсь, мир по-настоящему великое, импозантное произведение. Тому есть множество доказательств, и я готов привести их в подходящий момент. В любом случае, фактом является то, что мир поддается определенной корректировке. А факт - главное дело при оценке результатов. Приложив огромные усилия, огромные массы людей могут чуть-чуть изменить мир к лучшему; несмотря ни на что, история приводит определенные свидетельства в пользу такого воззрения.

Какая отсюда мораль? Поразительно банальная: ценных результатов можно иногда достичь, действуя из низменных побуждений.

Бывает ли и наоборот? Бывает. О чем свидетельствует последовавшая затем история отношений между Богом и народом Израиля.

Народ Израиля или:

Результаты бескорыстия

Многократно декларируя свою любовь к на роду Израиля, Бог в определенный момент заявил примерно следующее (Втор. 7-7-8): Я за ключил союз именно с вами, а не с кем-то дру гим, не потому, что вы многочисленнее дру гих народов (напротив, как всем известно, в численном отношении вы слабее всех). Я за ключил союз с вами, потому что вы мне по нравились.

Это ясная и единственно разумная постановка вопроса. Любовь не требует обоснования. Иногда ее пробуют объяснить: говорят, что любят кого-то за то, что он такой, а не сякой; за то, что в нем что-то ценят; за то, что он обладает теми или иными достоинствами и пр. Это обычные, неуклюжие и, в общем, ненужные толкования. Истинная симпатия не должна оправдываться - достаточно ее констатировать; что-то нравится нам просто так, без всякого резона, бескорыстно. Бог, по моему мнению, поступил честно, объявив об этом своему народу. Более того, проявляя ничем не заслуженную симпатию и заботу, он взял на себя определенные обязательства, которым суждено было вскоре исполниться. Заявив это, Бог блеснул великой добродетелью бескорыстия (признаемся, что случалось это лишь в порядке исключения).